Символы революции. Георгиевская лента или красный бант? А так как это символ народный, то как и где носить этот символ может подсказать только ваша совесть и чувство такта

Вот я уже второй год на портале и второй раз наблюдаю полемику вокруг вопроса о Георгиевской ленточке. Сообщество разделилось на тех, кто считает это символом Победы, а кому-то хочется видеть символом красную ленточку в цвет знамени Победы.

Давайте попробуем разобраться.

Замечу что хочу успеть до 1-го мая, так как уже больше века красная ленточка в петлице это символ Первомая, когда во многих странах празднуют День труда. Этот праздник отмечают в память о борьбе рабочих за свои права в конце XIХ — начале XX века. http://www.aif.ru/dontknows/file/pochemu_1_maya_otmechayut_den_vesny_i_truda

Немного истории:

Ещё знамена войска Карла Великого, по некоторым сведениям, были именно красного цвета.

Революционная Франция 1789 года избрала для своего знамени этот цвет и кусочек этого знамени в петлице играл роль охранной грамоты и одновременно означал протест против короля.

В 19 веке кусочек красной ткани носили пензенские крестьяне, недовольные условиями царского Манифеста об отмене крепостного права 1861 года, а они-то уж точно ничего не знали ни о Карле великом, ни о французской революции.

Революционное красное знамя появилось и на митинге у Казанского собора в Санкт-Петербурге 6 декабря 1876 года. https://www.prlib.ru/history/619819

А в 1898 году флаг красного цвета стал партийным знаменем РСДРП. И с тех пор в красный цвет окра-шены любые революционные выступления в России: и 1 мая в Варшаве 1890 года, и восстание на броненосце «Князь Потемкин-Таврический», и события 9 января...

А вот именно красные банты в большинстве воспоминаний и дневников ясно и четко связываются в первую очередь с февральской революцией 1917 года.

А еще Первомай называли праздником весны. Он действительно был первым весенним праздником, не считая Пасхи (это потом первым весенним праздником стал день 8 марта). Люди радовались обновлению природы и дружно шли на демонстрацию. Она была не только политической акцией. Она давала возможность встретиться с друзьями, увидеть свой коллектив, школу всю сразу. После демонстрации люди по-дружески объединялись, принимали гостей. Праздничный стол был обязательным атрибутом Первомая.

Хочу ещё отметить, что 2 мая, как правило, проходили «маёвки», когда люди собираясь вместе проводили пикники на природе, поэтому в СССР два дня были нерабочими- 1 и 2 мая.

А потому давайте не будем путать эти понятия. Хотя красный цвет и считается агрессивным, но он же является и цветом революции, труда и весны...

Теперь перейдём к георгиевской ленте.

Так всё-таки Георгиевская или Гвардейская лента? Как всегда, накануне 9 мая вновь затронута тема «Георгиевских ленточек» и этичности их использования.

Многие тут резонно спорят: а имел ли вообще этот, еще царский символ отношение к Великой Отечественной войне? Давайте попробуем разобраться, расставив все точки над «i».

С приходом советской власти вся старая царская атрибутика и система наград была упразднена.

Но с началом Великой Отечественной войны схожая по внешнему виду лента вновь появляется на колодках солдатских медалей.

В частности, учрежденная награда для младшего состава трех степеней - Орден Славы, как раз получил черно-оранжевую ленту.

Но ни о какой «георгиевской» ленте, конечно не могло идти и речи.

Возможно и правда, что эти награды стали данью Георгиевским крестам, потому что многие из тогдашних солдат и командиров прошли первую мировую и имели награды царской России, однако официально это нигде не подтверждено.

Кстати и слова «гвардейская» в описании орденов тоже нет.

С осени 1941 года частям, соединениям и кораблям, за мужество и героизм их личного состава, который они проявили при защите Отечества, присваивалось почётное звание «гвардейская»- «гвардейский». Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 мая 1942 года для гвардейцев был учреждён нагрудный знак «Гвардия».

Кстати сказать, георгиевская лента официально с 2000 года вошла в государственную наградную систему и сейчас увенчивает Георгиевские кресты, которые вручаются военнослужащим за воинские отличия на поле боя.

Но из-за событий «Русской весны» в Крыму и на Юго-востоке Украины Георгиевская лента утратила свой статус во многих республиках бывшего СССР и фактически оказалась под запретом.

Но тем не менее Георгиевская лента всегда была и остаётся символом русской военной славы и верности России, символом стойкости, самоотверженности, патриотизма русского-советского-российского народа, народа-солдата, народа- бойца. Ведь никто не возразит, что вся наша жизнь -борьба, мы идём в бой за хлеб, за уголёк, сражаемся за своё здоровье и благосостояние, боремся с двойками в школе и ленью на работе, боремся с армией вредителей на огороде и в обществе. Поэтому мы все заслужили как Георгиевскую ленточку, так и красный бант в петлице.

Так давайте определим место этих символов.

Пусть красное знамя символ нашей Победы над фашизмом, но красный бант в большей мере — это символ революции и первых маёвок.

А вот георгиевская лента — это символ стойкости и героизма, а так как в первую очередь 9 мая— это День Победы, победы в страшной войне. И чтобы отдать дань памяти стойкости и героизму нашего народа этот атрибут как никакой другой подходит для символа этого дня.

А так как это символ народный, то как и где носить этот символ может подсказать только ваша совесть и чувство такта.

И ещё небольшая справочка.

Имя Георгий происходит от греческого - земледелец. В народном сознании сосуществуют два образа святого: один из них приближён к церковному культу св. Георгия - змееборца и христолюбивого воина,

другой, весьма отличный от первого, к культу скотовода и землепашца, хозяина земли, покровителя скота, открывающего весенние полевые работы.

Нынче даже на 7 ноября уже редко встретишь человека с революционным красным бантом. Между тем у бантов славная история и своя символика. Бывали времена, когда и мужчины были осыпаны бантами с головы до пят. Сейчас другие времена, но - есть выходы в театр, прием гостей, дружеские пати. Бант, самый маленький, и повседневному платью придаст нарядный вид.

Нынче даже на 7 Ноября уже редко встретишь человека с революционным красным бантом. Между тем у бантов славная история и своя символика. Бывали времена, когда и мужчины были осыпаны бантами с головы до пят. Сейчас другие времена, но... есть выходы в театр, прием гостей, дружеские пати. Бант, самый маленький, и повседневному платью придаст нарядный вид. Да и сделать его несложно. Из кружева, кожи, тесьмы, шнура, из ткани – шелка, атласа, бархата, органзы, батиста, полиэстера, муслина, фетра, шифона...

Красный, революционный

Советская история была длинной, страна - большой, и в разное время «на местах» к бантам относились по-разному.

В целом банты приветствовались в школах, детских садах, на демонстрантах. Нерегламентированные банты в повседневной жизни могли символизировать не романтичность, нарядность, творческий полет, а легкомыслие. Или, что хуже, идейный активист мог разглядеть в банте поклонение буржуазным идеалам, хотя советские журналы мод жестких препятствий банту не чинили. Банты без оглядки на комсорга могли себе позволить старые художники, музыкальные старушки и секретарши. Отдельные личности ношением банта могли также выражать протест против обыденности.

Для «железных леди»

Меж тем даже для мужчин еще не так давно бант был так же естественен, как сегодня галстук. Долгое время мальчики до трех лет, а порой до пяти-шести носили платьица с кружевами и оборками, которые могли дополнять длинные локоны, повязанные бантами. Мужчины в давней истории носили банты в косах, галстуки в виде бантов, розетки из лент. Во времена Шекспира мужскую обувь могли украшать банты из лент, усыпанные бриллиантами.

А сегодня и деловую женщину трудно представить в бантах: она предпочитает деловой стиль. Разумеется, power look, властный стиль, в принципе, сослужил деловой леди добрую службу. Яркий пример тому Маргарет Тэтчер. Силуэт, прическа, закрепленная лаком, ткани, продуманные цвета, аксессуары, строгой формы сумка с короткими ручками - все сработало на имидж уверенной женщины в коридорах власти. Но даже «железная леди» позволяла себе банты, и не только однотонные, которые не нарушали безупречности костюма и только подчеркивали элегантность.

Любовный узел

Бантом обычно считается узел с петельками, с ушами, растяжной узел петлею, сложенная в петельки или сборки лента или другой материал. Это также может быть переплетение петель, узлов, особенно в ювелирном искусстве. В ювелирном деле банты и узлы на протяжении веков часто связывались с любовью и браком. Еще в III веке до н. э. мотив узла греческие ювелиры использовали как символ брака. Символ любовного узла был и у древних кельтов.

А есть в истории бант, который занимает умы читателей уже почти семь столетий. О нем упоминает в XIV веке английский поэт Джеффри Чосер. В «Кентерберийских рассказах» он пишет: «Был наш монах лихой боец, охотник./ (…) Был лучшей белкой плащ его подбит./ Богато вышит и отлично сшит./ Застежку он, как подобает франтам, /Украсил золотым «любовным бантом». "Любовный бант" трактуют как застежку в виде сложного банта или розетки. Но что это такое? Для современного человека эта застежка так же загадочна, как и монах, закрепивший капюшон нерядовой золотой булавкой с таинственным любовным узлом.

Любовные узлы представляли собой переплетенные петли - символ верности и преданности, и этот бант можно интерпретировать как верность и любовь к женщине. А можно и более сложно трактовать - как религиозную преданность. Это также может быть отзвуком распространенных в этот период идей любви или щедрым подарком. Версий у читателя множество, вплоть до того, что в кулоне хранится прядь возлюбленной или возлюбленного. Или эта застежка – фамильный атрибут или символ принадлежности к религиозному братству, ордену. В целом же сходятся в том, что монах не должен носить подобную застежку, как и меха, - это нарушение правил одежды для монаха. Хотя, возможно, описывая монаха, Чосер отсылает читателей не к отрицательным качествам своего персонажа, а к обычной человеческой слабости.

Обсуждение этой застежки в Англии не утихает и по сей день, а казалось бы - всего лишь бант. Так или иначе, но в XIV веке, как мы видим, любовный узел был примечательным символом.

От Людовиков до Эдуарда

Символом любви бант мог быть во времена Людовика XIV (1638 - 1715). В конце XVII века ювелиры разработали для королевского двора броши и ожерелья в виде бантов из золота и серебра, усеянных драгоценными камнями. Сей драгоценный бант в зависимости от того, как его носили, мог иметь разные значения. В прическе он мог означать, что дама ищет мужчину, прикрепленный на сердце - любовь найдена, на ленте вокруг шеи он мог дразнить кавалера.

При Людовике XIV бантами украшали все что можно - перчатки, плечи, рукава, парики, туфли, шарфы на поясе завязывались бантом. Мужчины заботливо подчеркивали стройность своих ног, чему способствовали туфли на каблуке, богато украшенные лентами, бантами, розетками.

Эпоха Людовика XIV вошла в Галантный век. Он длился более 100 лет, от 1661 года до 1789-го. Это был удивительный век. Безукоризненные манеры, речь, взгляды, интонации, оттенки и полутона, в фаворе интерес к наукам и искусствам, рафинированность. Царят чрезвычайная обходительность, бесконечное уважение к женщине, желание исполнять дамские капризы. Костюмы необычайно красивы, мужской наряд нередко роскошнее дамского. Красота, данная природой, не считается великим достижением, ведь красоту можно создать. В помощь тому - арсенал париков, корсетов, накладных икр для мужчин, шариков за щёки для округлости дамского личика, слои декоративной косметики, румяна. Все это милосердно скрывало недостатки и возраст. Дама Галантного века хрупка, юна, изящна, женственна, эротична, жеманна, у нее осиная талия и круглое личико.

Иногда ХVIII век называют веком женщин, а моду рококо - женственной. В этот период мужской облик подвергся феминизации, мужчины женственны. Накачанное тело не в почете, ценится утонченность. Мужчины в пенных кружевах, узких камзолах, обтягивающих кюлотах, на каблуках; в моде парики с буклями, косичкой и бантом. Для мужской прически создаются специальные шелковые мешочки, бархатные футляры, которые мог украшать бант.

При Людовике XV (1710 - 1774) вошла в моду серия бантов на корсаже. Стиль ввела фаворитка Людовика мадам де Помпадур, покровительница наук и искусств. Банты самых разных оттенков мы видим на различных портретах маркизы де Помпадур, они оживляют наряд и вместе с пышными юбками подчеркивают талию. Банты подбирались в цвет наряду или по контрасту.

В дни Великой французской революции в моду пришли новые веяния, да и на дворе уже был ампир с его античными нотами и простотой линий. В Викторианскую эпоху, долгую и разнообразную, с ее пышными юбками, рукавами, лентами, складками, оборками, разноцветные банты с радостью опускаются на одежду. С конца XIX века и ювелирное искусство, вдохновленное образцами прошлого, снова обращается к бантам.

В начале ХХ века, таком уже близком нам по времени, в эпоху короля Эдуарда VII (благодаря детскому костюму которого в моду вошел морской стиль) дамы носят корсет и платье S-образной формы (из-за неудобства одежды они иногда падали в обморок), любят ирландское кружево. Их банты различных цветов и размеров, часто довольно большие. Их можно увидеть и на членах женской хоккейной команды, некоторые из этих бантов напоминают галстук, который приглянулся дамам еще в середине XIX века.

Что не раздражает в мужчине?

Вскоре началась Первая мировая война, а за ней и Вторая. Они изменили не только моду - весь мир. Одежда женщин ряда профессий стала консервативной, и банты сменили вариации галстуков. Женщины 1980-х, занятые в юриспруденции и банковском деле, надели деловые костюмы, застегнули на все пуговицы блузки и освоили галстуки-бабочки. Они могли быть немного крупнее, чем стандартные мужские, но, как правило, ткань, цвет, модели были те же.

Несмотря на современные ритмы и желательную практичность костюма, женщины по-прежнему любят банты. И носят их на сумочках, туфлях, как браслеты, завязывают шарфики бантом и полубантом. В театрах и филармонии можно увидеть брошь-бант с жемчужиной, крошечный бантик на ремешке и большой на сумочке, оценить креатив пожилых леди в завязывании бантов из кружева. Даже современная американка, как рассказывал один американский модельер, может заказать платье с огромным метровым жестким бантом, который закреплен со стороны спины на талии, как гигантская бабочка.

Что касается современного мужчины, ему, наверное, трудно предложить бант, также трудно представить мужскую туфлю с бантиком в бриллиантах, появляющуюся из джипа. Но для франтов, творческих личностей для торжественных случаев интересна будет, например, идея галстука из XVII века - мужчины обматывали шею длинным платком, который спереди завязывали на узел или бант, а иногда фиксировали лентой, завязанной в бант, напоминавший галстук-бабочку.

Да, непривычно. А почему бы и нет? Во всяком случае, как заявляют британские ученые, в список предметов, которые раздражают женщин в мужчинах (например, мужские колготки), банты не вошли.

Инга Земзаре, для «Фонтанки.ру»

События Февральской революции определили жизнь нашей Родины гораздо больше, чем на 100 лет. Революция стала изломом истории нашей Родины и началом самой страшной национальной катастрофы. Именно поэтому Февральская революция так важна для понимания. Но понимания этой трагедии в обществе нет.

Уж и хороша эта воля народа!
Государь Николай II после отречения, 3 марта 1917 г.,
на пути из Пскова в Могилев
(по воспоминаниям лейб-адъютанта Мордвинова)

Вместо осознания ошибок и причин этого события, вместо покаяния, наше общество погружается в пучину многочисленных мифов. Эти мифы мешают народу осознать ошибки и исправить их. Ведь именно в нашем народе, в глубине его, в самой толще его, были и остаются корни и метастазы Февральской революции. Именно все наше общество виновно в этом, а никакие не мифические генералы-заговорщики или великие князья, или иностранные разведки. Корни и метастазы Февральской революции живы в нашем народе до сих пор. Мы подобны больному, не видящему своей болезни. Мы не видим собственной вины, но ищем возможности объявить виновниками Февральской революции других. Для этого и создаются мифы, мешающие нашему покаянию. Вот почему эти мифы о Февральской революции имеют, хотя на первый взгляд и незаметную, но поистине дьявольскую природу. По большей части эти мифы прикрываются мотивом и желанием «примирить белых и красных» или «связать Российскую Империю и СССР». Они прикрываются на первый взгляд благими намерениями мира. За ними стоят как правило благонамеренные люди. Однако это обман. По сути, это желание связать Святую Русь с бесами краснознаменной Февральской революции. Это подобно желанию вновь принять в человеческое тело яд, чуть было его не погубивший.

Большинство тех, кто интересуется событиями Февральской революции понимают, что это было чрезвычайно отрицательное явление. Вопрос «кто виноват?» постоянно встает перед каждым. Но как отвечают на этот извечный русский вопрос почти все последние политические публикации о Февральской революции?

Раньше почти все считали виновниками Февральской революции Государя и его окружение. Слава Богу, эти времена ушли в прошлое. Сейчас взгляды претерпели некоторое изменение. К сожалению, это изменение пока очень небольшое. Большинство уже с почтением относится к Государю и не считает его виновником. Однако окружение Государя почти всегда продолжает числиться в самых главных виновниках. В качестве «темных сил» рисуются великие князья, генералы и ближайшие сподвижники Императора. В публикациях мифологизаторов предстает образ святого царя-мученика, окруженного сплошь и рядом ничтожествами и предателями. Простой же народ, рабочие, солдаты и матросы в этих сказочных описаниях рисуются, как невинные свидетели событий, а не как активные участники. Вместо Февральской революции с громадными толпами народа перед нашими глазами рисуется мираж маленького дворцового переворота, в котором народные массы не принимали никакого участия. Появилось даже выражение «февралисты». Под этим словом мифологизаторы понимают тех, кто, по их мнению, организовывал и направлял революцию. Однако это не профессиональные подпольщики, не революционные рабочие и солдаты. Они совершенно забыты. Вместо них на скамью подсудимых помещаются и члены Императорской фамилии, и крупнейшие военачальники, и руководители промышленности. Нам рассказывают сказки, что Государя испугали коварные заговорщики и заставили отречься. А никакой революции якобы не было. Все дело в коварстве заговорщиков. У простых читателей складывается впечатление, что раз Государя окружали сплошь и рядом они предатели почти без всяких исключений, то тогда Февральская революция была нужна. Тогда получается, что этот «прогнивший класс» и надо было свергнуть. Такой вывод неизбежно следует из этой ошибочной концепции. Но не больше ли прогнили те рабочие и солдаты, что ломали и крушили все на своем пути в 1917 году, от государственных учреждений до храмов? Не больше ли прогнили те, кто голосовал за социалистические партии, во главе которых стояли атеисты?

Сами того не желая, творцы мифов незаметно одобряют Февральскую революцию, незаметно соучаствуют в ней. Фальсификаторы вольные или невольные как бы присоединяются к толпам кричащего и обвиняющего народа. Ведь и сама революция началась даже не столько против Государя, сколько против его окружения. В глазах современных мифологизаторов революция плоха только тем, что свергли самого Государя, однако свержение всей элиты Российской Империи, получается, было необходимо. Но ведь она произвела грандиозные потрясения нашего государства! Налицо был развал не только армии, но и вообще всей жизни страны. Она открыла дверь и последующим гонениям на Церковь. Неужели она была нужна, задаст вопрос каждый совестливый человек? И здесь на помощь творцам мифов приходят большевики. Это якобы они своей железной волей и организованностью восстановили единство и мощь великой страны. Это якобы троцкисты в спайке со сталинистами смогли остановить развал страны, допущенный так называемыми «белыми февралистами». Но постойте, хочется спросить многих современных авторов, как могут остановить развал страны те, кто его же и организовывал много лет до победы революции? И как могут обвиняться в развале страны те, кто до последнего защищал Государя, а потом после его отречения еще долго сражался в рядах белых армий, пытаясь восстановить хотя бы часть потерянного? И где же в этой концепции ошибки и грехи общества и народа? Где здесь место покаянию? Его просто нет. Вот почему эти мифы носят поистине дьявольский характер. Я далек от того, чтобы кого-то из нынешних авторов и публицистов обвинять в осознанной дьявольщине. Конечно нет. Но налицо явный обман. И многие из нас купились на него. Мы соблазнились тем, что мы сами как будто невиновны, а ответственность за страшную трагедию февраля 1917 года несет якобы окружение Государя, великие князья, генералы и англо-французские разведка.

Вот здесь-то и есть дыхание дьявола. Здесь его тонкое искушение. Так опровергнем же дьявола в его стремлении лишить русский народ плодов осознания своих ошибок!

Русская Православная Церковь неоднократно своим голосом указывала, что причина революционных потрясений февраля 1917 года кроется в страстях всего нашего общества. Весь народ наш виновен был в произошедшем. В передаче «Слово пастыря» Святейший Патриарх Кирилл однажды подробно коснулся темы Февральской революции. Вот что сказал будущий патриарх, а тогда митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл в передаче в апреле 2007 года:

«Но ведь революцию-то совершают массы. Ведь не может же группа заговорщиков, одна какая-то революционная организация, претендующая на то, чтобы стать элитой в будущем, совершить переворот. Не дано. Нужно вдохновить массы. А массы можно вдохновить только высокой идеей… У некоторых есть сегодня такой прекраснодушный взгляд на дореволюционную Россию. Все, мол, было хорошо. Да совсем не было все хорошо. Если бы все было хорошо, то не поднялся бы народ. И никакая пропаганда бы не раскачала, хотя конечно пропаганда работала страшная, прекрасно организованная, замечательно финансируемая».

В этих словах ясно назван основной свершитель той революции. Это народ, а точнее значительная его часть. Поэтому на народе и лежит ответственность за это. На народе лежит и миссия покаяния. Надо только осознать произошедшее и осознать побыстрее. И даже мы, ныне живущие, не лишены ответственности. Ведь мы сами когда-то, вступая в пионеры и комсомольцы, одобряли тем самым не только Октябрьскую, но и Февральскую революцию. Мы клялись в верности тем вождям, кто долгие годы разжигал эту революцию. Вступая в пионеры и комсомольцы, мы клялись в верности красным знаменам. А ведь именно они были символами Февральской революции! И красное знамя Советского Союза — это знамя трех революций. В том числе и Февральской. Поэтому те, кто вдохновляются знаменем Советского Союза, на самом деле вольно или невольно вдохновляются знаменем и идеями Февральской революции. Мы носили на груди долгие годы красные банты в виде пионерского галстука. А ведь именно красные банты были символами марта 17-го. И мы до сих пор ходим по улицам и площадям, названным в честь героев этой революции. Чего стоит хотя бы одна Площадь Восстания в Петербурге у Московского вокзала? При этом великие князья, генералы и офицеры не поднимали красных знамен, не носили красных бантов и не готовили Февральскую революцию. Они могли делать какие-то ошибки, могли по разному смотреть на вещи, могли заблуждаться в оценках и даже осуждать друг друга. Но они не делали и не готовили этой революции. Однако в статьях мифологизаторов обвинения ложатся именно на них, но не на толпы народа. Так не пора ли осознать, что Февральскую революцию делали не белые, а красные ? Скажем еще точнее. Не пора ли осознать, что Февральскую революцию делали красные против белых ? Не настало ли время проникнуться пониманием, что вся богоборческая власть была гармоничным и логичным продолжением Февральской революции, а белое движение было защитой прежних дореволюционных принципов? Белое движение не выступало под монархическими лозунгами, скажете Вы? Но ведь это они делали ради уступок революционным массам народа. Белые офицеры, юнкера и вообще государственники приспосабливались к заблуждениям большинства народа, шли на уступки опьяненным толпам.

Многих смущает то, что Февральская революция носит в нашей истории название буржуазной. Если это так, раздаются голоса, то значит, ее готовила, планировала и осуществляла буржуазия. Но это в корне неверно. Ведь даже большевики назвали ее буржуазной не потому, что ее готовила и осуществляла буржуазия, а потому, что она, по мнению большевиков, смогла воспользоваться результатами этой народной революции. На самом деле и последний аргумент большевиков может быть легко оспорен. Это только в экстремистском разуме могли родиться такие радикальные выводы, резко расходящиеся с действительностью. Ведь воспользовались результатами революции именно сами эсэры и социал-демократы. Февральская революция была несомненно-социалистической. Ведь фактическая власть после нее попала в руки солдатских и рабочих комитетов. А буржуазия фактически потеряла власть. Временное правительство почти не имело власти без одобрения революционных советов. И неужели буржуазия могла готовить Февральскую революцию, начавшуюся со стачек всех заводов столицы? Разве могла буржуазия одобрять и планировать в течение многих лет перед революцией стачки заводов, самой же буржуазии принадлежавших? Разве могли генералы планировать и одобрять стачки военных заводов, где выпускалась военная продукция? Разве могла буржуазия и генералитет одобрять Приказ №1, отменявший подчинение офицерам и изданный не Временным Правительством, как некоторые думают, а Советом рабочих и солдатских депутатов? И разве буржуазия с великими князьями и английской разведкой печатала и рассылала этот Приказ №1 в миллионах экземплярах? Разве против себя они издавали приказы?

На вопрос кто осуществлял Февральскую революцию, и в советской, и в пост-советской, и в эмигрантской, и в зарубежной научной литературе всегда давался однозначный ответ. Разногласий здесь нет. Ее осуществляли рабочие и солдаты. Революция шла снизу. А главной идеологической силой революции были партии эсэров, меньшевиков и большевиков. Они-то и стали основными выгодоприобретателями всех событий. При этом как эсэры, так и социал-демократы выступали под красными знаменами. Вот почему, и у Советского Союза и у Февральской революции одно знамя — красное.

Как это ни прискорбно признать, но Февральскую революцию делали громадные толпы народа, а не какая-то группа высокопоставленных заговорщиков. К 28 февраля в Петрограде бастовало 392 тыс. рабочих, к которым быстро присоединилось около 160 тыс. солдат петроградского гарнизона. Все без исключения воспоминания о февральских событиях говорят об огромных толпах народа на улицах. Весь центр имперской столицы был запружен возмущенным народом. Вначале это был мирный протест, вызванный недостатками в снабжении хлебом. Это была не главная причина, но это был повод. Затем протест перешел в активные столкновения, затем в вооруженное противоборство и далее в революционный хаос. Об участии громадных толп народа вспоминают не только убежденные революционеры. И воспоминания великих князей, и военачальников, и ученых с деятелями культуры говорят о том же. И коммунисты, и либералы, и монархисты согласно свидетельствуют об огромной численности участников. И даже последний рыцарь Государя, полковник Кутепов, называет толпы народа главной причиной, почему его отряд, посланный на восстановление порядка на Литейном проспекте, был размыт и растворен.

Февральская революция произошла снизу. Ее не запланировала на точную дату никакая партия, однако несколько революционных партий ее раздували. Ее долгие годы разжигали эсэры, меньшевики и большевики, но дату этой революции они не знали. Они разжигали ее неустанно, но даже они сами не верили в ее скорое пришествие. В январе 1917 года Ленин в Швейцарии говорил, что он, по всей видимости, не доживет до победы революции. На основании этих ленинских слов некоторые делают вывод, что большевики не участвовали в подготовке революции. Это грубая ошибка. Не назначить дату революции — это одно. А разжигать ее постоянно в надежде на свершение — это другое. Государь Николай Второй в записи своего дневника за 2 марта четко указал вдохновителей Февральской революции. Он их охарактеризовал, как «соц-дем фракция в лице рабочего комитета». И это сущая правда. В этой краткой фразе Государя заложено правильное понимание момента. Понимание трагическое, но правильное.

Некоторые публикации утверждают, что Февральскую революцию сделали якобы демократические и либеральные политики. Однако как они могли ее сделать, если они по сути сами потеряли вместе с Государем власть после победы революции? Как они могли быть организаторами революции, если они не пользовались поддержкой большинства ни до, ни после переворота? Напротив, эсэры, меньшевики и большевики поднялись этой революцией на небывалую высоту. Более того, эсэры и меньшевики с большевиками пользовались огромной популярностью народа даже до революции. Газета «Правда» в 1912-13 годах издавалась ежедневно тиражом в 30-50 тыс. экземпляров и все они покупались или распространялись по подписке. На выборах в Госдуму четвертого созыва в мирном и спокойном 1912 году большевики получили в Петрограде одно депутатское место из шести (17% электората), а в Москве одно депутатское место из пяти (20% электората). Что же тогда было в феврале 1917-го, если в мирном и спокойном 1912 году революционеры получали такую поддержку? Конечно же эсеры и социал-демократы пользовались огромной поддержкой народа и до революции. А демократы и генералы нет. Как может совершить революцию тот генерал или демократ, кто не пользуется поддержкой народа, кто не ведет толпы на бой, а наоборот сам оказывается влекомым этими толпами и гибнет под их ногами? Как могли совершать революцию те генералы, которых уже 1 марта кололи штыками солдаты и матросы? Неужели они запланировали такой ход революции? Зачем тогда им эта революция?

Иногда можно услышать версию, что Февральскую революцию якобы запланировали великие князья и генералы, но затем она пошла не по их планам. Якобы группка заговорщиков хотела устранить царя и достигла этого, но затем процессы вышли из под их контроля. Однако эта версия никуда не годится. Ведь революция началась огромной стачкой заводов. Неужели великие князья и генералы организовывали стачки заводов? Революция продолжилась огромным бунтом солдат против офицеров. Но неужели великие князья и генералы договаривались с солдатами о бунте через головы офицеров? А потом, ведь стачки и солдатские бунты происходили как раз против генералов и великих князей. Так могли ли эти мифические заговорщики организовывать своих противников против самих себя?

Некоторые говорят, что профессора и газетчики разжигали недовольство в народе, а затем сами погибли под ногами бунтующей толпы. Но достаточно почитать газеты тех лет, чтобы увидеть, кто разжигал недовольство, а кто нет. В изданиях официальных или демократических мы видим или защиту руководства страны, или весьма интеллигентную едва заметную критику, или лишь едва заметную иронию. Никакого призыва к бунту, никакой злобы. Есть сочувствие конституционным преобразованиям, но не более того. Можно просмотреть архив газеты «Новое Время» (тираж около 200 тыс. экземпляров, издавалась дважды в день) и архив иллюстрированных приложений к ней. В выпусках за конец 1916 года едва ли можно найти какие-то отклонения от патриотической позиции. И другие наиболее тиражные издания Российской Империи также весьма лояльны. Издания, ориентировавшиеся на партию кадетов тоже занимали про-государственную позицию. Именно потому-то они и потеряли популярность. Толпы бунтующих уже искали себе более радикальных вождей, чем кадеты. Искали и нашли. Если в государственных изданиях мы наблюдаем патриотическую позицию, то в изданиях эсэров, меньшевиков и особенно большевиков мы видим неустанные призывы к мятежу и крайнее озлобление против власти. Газеты большевиков и эсеров издавались и в 1914-м, и в 1916-м годах легально или нелегально с призывами «Долой войну» и «Долой самодержавие». Статьи с такими призывами переполняли революционные газеты. Так неужели интеллигентная критика правительства в официальных газетах нанесла больше вреда, чем прямые призывы к мятежу? Неужели мы имеем право выискивать с увеличительным стеклом следы критики в официальных газетах и упрекать их больше, чем газеты революционеров?

На самом деле сами большевики косвенно это признают. В библиотеках России советская власть оставила подшивки официальных газет Российской Империи за последние предреволюционные месяцы, но революционных газет в этих библиотеках нет. Подшивки газеты «Правда» сами большевики не оставили своим потомкам. Они сохранились в полном составе только за границей.

Можно услышать утверждения, что Государственная Дума якобы постоянно подрывала устои Российской Империи и выступала против правительства. Однако так могут говорить только те люди, кто не читал стенограмм заседаний Госдумы. Подрыв устоев Российской Империи производила не вся Дума, но лишь левое ее крыло, относившее себя к социал-демократам, народным социалистам или эсэрам (последние нелегально под прикытием других партий). Можно порекомендовать для прочтения стенографические отчеты 4-й сессии 4-го созыва Думы и увидеть, что резкие революционные заявления социал-демократов и эсэров как правило вызывали противодействие остальных депутатов. При этом кадеты и октябристы хотя иногда и критиковали правительство, однако делали это достаточно спокойно. И надо подчеркнуть, что резкие революционные заявления социалистов вызывали гораздо большее внимание в обществе, чем любые успокоительные или разъяснительные комментарии других членов Думы. Многие критикуют речь Милюкова «Глупость или измена?» Мы тоже эту речь критикуем. Однако видимо мало кто читал саму речь Милюкова и никто не удосужился сравнить ее с речами депутатов РСДРП и эсеров. Речь Милюкова по сравнению с ними — это даже не критика. Это скорее упрек своим союзникам в том, что они делают ошибки в борьбе против общих врагов, против революции.

Многократно в наши дни можно услышать как само собой разумеющееся, что Февральскую революцию делала Государственная Дума. Но это в корне не верно. Государственная Дума не только не оказалась в числе революционных органов, но напротив она потеряла свою власть и положение почти вместе с Государем. При Императоре Государственная Дума была законотворческим органом. После 2 марта 1917 года она перестала им быть. До событий февраля депутаты обладали огромными полномочиями и влиянием. После свержения самодержавия депутаты уже не обладали властью. Гораздо с большим основанием можно сказать, что Госдума потеряла свою власть вместе с Государем. Но тогда разве могла она готовить такую революцию? Такую, что лишила ее власти.

Часто можно услышать, что революцию якобы готовил Прогрессивный блок. Но этот блок, состоявший из октябристов и кадетов, лишь заявлял о необходимости назначения председателем совета министров лица, пользовавшегося народным доверием. Дело в том, что настроения народных масс были такими, что ни один из назначенных Государем председателей правительства не пользовался народной поддержкой. И найти такого не представлялось возможным. Народ подвергал любое назначенное Государем лицо сильной критике. Поддержкой не пользовался никто. В действительности революция случилась вначале в умах людей. И лишь потом осуществилась в действительности. При этом в умах революция случилась заметно раньше.

Но ведь есть же отрывочные сведения о недовольстве Государем среди элиты Российской Империи осенью-зимой 1916-1917 года, скажут некоторые. Ведь были же слухи о подготовке дворцового переворота, о планах смещения Государя. Не потому ли недовольные и убили Распутина, что желали изоляции Императрицы, как будто дурно влиявшей на Государя? Не есть ли это свидетельство готовившейся революции? Конечно нет. Все это совсем не свидетельства якобы готовившейся окружением царя революции. Как раз наоборот. Это свидетельства контрреволюции. Все эти рассказы и сплетни о необходимости изоляции Государыни или даже устранения Государя в среде элиты Империи — это отчаянные попытки избежать народной революции. Все эти так называемые «дворцовые заговоры» — это безнадежная попытка уйти от того, что произошло в 1917 году и после. Кто-то думал, что убийством Распутина можно успокоить страшные потоки критики. Кто-то думал, что вся вина за эти грандиозные народные потрясения лежит на Императрице. И даже гоф-мейстерина и статс-дама императрицы Нарышкина летом 1917 года одновременно признавалась в своем дневнике в сильной любви к Александре Федоровне и тут же писала, что именно Государыня якобы виновата в Февральской революции. Так думали тогда многие. Отрезвление пришло позже.

Надо сказать, что все разговоры о «дворцовом перевороте» так и не вышли за пределы сплетен и пересудов. Не было ни одной встречи генералов с целью обмена злоумышлениями. Не было никакого плана. Зато было уже множество самых различных слухов, один другого ярче. Позже, после революции, слухи наполнят Россию. Они будут все более нелепыми. Эти слухи будут распространяться отнюдь не придворными и не элитой, а народными массами. Царская семья в заключении будет читать их в газетах и скорбеть по поводу многочисленных небылиц о себе. Государь в заключении в Тобольске поразит генерала Татищева словами, что если даже придворные так мало знали царскую семью, то разве может царская семья обижаться на то, что народ поверил в различного рода клевету и слухи. И дневники Царственных мучеников, и воспоминания окружавших их лиц показывают, как сильно были настроены многие окружающие против венценосной семьи. Отнюдь не в одночасье злорадство и гнев против царя охватили общество. Еще в Царском Селе вскоре после революции у решетки дворца собиралась толпа с шутками и злорадством. А когда семья прибыла в Екатеринбург, то на платформе стояла огромная толпа народа и из нее неслись крики с пожеланиями расправы. Конечно же, были и те, кто скорбел о происшедшем. Однако они были в меньшинстве. А большинство пылало пламенем ненависти и злобы. И это настроение наростало.

Многие известные описания Февральской революции переполнены негодованием по поводу бессилия власти. Эти упреки встречаются так часто, что у читателя складывается впечатление, что нерешительная власть сама стала виновником развала государства. Но это тоже в корне неверный вывод. Бессилие власти в свободных государствах — это всегда закономерный итог отсутствия народной поддержки. Как власть могла быть сильной в феврале 1917 года, когда она не пользовалась народной поддержкой?

Сам ход событий февраля-марта 1917 года хорошо показывает, кто был свершителем революции и кто виновник ее. Во всех воинских частях в Петрограде переход на сторону революции происходил примерно одинаково. Солдаты выходили на улицу из казарм и присоединялись к толпе рабочих и простого народа. Иногда переход в лагерь восставших оказывался почти незаметным. Казалось, что солдаты просто начинали митинговать и критиковать правительство. Почти всегда офицеры пытались призвать их к порядку или навести его силой, но их отстраняли. А в некоторых случаях убивали. Однако важно то, что с первого дня линия разлома проходила почти точно между офицерами и солдатами. Разногласия, а то и вражда между офицерами и солдатами будут сопутствовать всем событиям последующих лет. Среди первых мало кто присоединялся к бунтовщикам, за исключением небольшого количества младших офицеров. Напротив, среди солдат почти никто не устоял от соблазна присоединиться к бунту. В некоторых частях солдаты взбунтовались после того, как им приказывали стрелять в толпу агрессивно настроенных демонстрантов. После первых митингов толпа возмущенных солдат захватывала оружейные комнаты и присоединялась к демонстрантам уже с оружием. Местами напор и гнев толпы был очень яростным и продолжительным. Демонстранты иногда даже не боялись выстрелов на поражение. Жертвы и кровь вызывали не страх и бегство, а еще большее озлобление против власти.

Последнее время мы слышим много утверждений, что Февральская революция могла быть легко подавлена двумя-тремя надежными полками с фронта. Мы слышим, что революционные события были локализованы Петроградом в то время, как в других частях империи было якобы полное спокойствие. Конечно же, эти благие пожелания совершенно не соответствуют действительности, хотя такие взгляды-заблуждения родились не сейчас. И воспоминания участников революции делают такие предположения. Сами революционеры в первые дни восстания несколько раз впадали в панику, получая сведения, что в столицу движутся войска. Из этих страхов и опасений революционеров многие сделали вывод, что революция действительно стояла на пороге поражения. И в статьях некоторых белых эмигрантов мы встречаем слова, что подавить революцию было так легко. Но это уже была скорбь о безвозвратно потерянном. Так насколько же реальной была возможность силового подавления?

Большой ошибкой было бы считать, что бунт ограничился только Петроградом. К сожалению, он получил поистине огромную поддержку в обществе. Так, все окружающие Петроград города немедленно поддержали столицу. Первый солдатский бунт произошел в Петрограде 26 февраля. Но уже к 28 февраля взбунтовались почти все военные части столицы. В Царском Селе гарнизон восстал 28 февраля. В тот же день подобное произошло в Гатчине, Ораниенбауме и Петергофе. Уже 28 февраля несколько тысяч солдат восставших полков из Ораниенбаума двинулись в Петроград, о чем сообщила только что учрежденная Исполкомом Петросовета газета «Известия» от 1 марта. В Кронштадте и Луге бунт победил, и произошли убийства офицеров. Мятеж также одержал победу и в Гельсингфорсе. 2 марта революция победила в Москве, о чем вынужден был сообщить Государю в своей телеграмме генерал Мрозовский, командующий Московским военным округом. Вскоре вслед за докладом генерал был арестован восставшими. Все войска Москвы окончательно вышли из-под контроля.

Но может быть волнения ограничились только этими двумя крупнейшими городами? Вовсе нет. Для этого следует просто посмотреть, что происходило тогда в других городах страны.

4 марта вооруженные отряды рабочих и солдат разоружили полицию города Минска. Одним из руководителей минских революционеров был Михаил Васильевич Фрунзе. Очевидно, что М.В.Фрунзе действовал никак не по указаниям великих князей или генералов Генштаба. Полиция Минска — это много сотен вооруженных стражей порядка. Но они оказались бессильны перед натиском вооруженной толпы. Минск февраля 1917 года — это прифронтовой город. От города до линии фронта тогда было около 150 км. Если посмотреть на события отвлеченно, то трудно понять, как может обрушиться власть в городе почти у линии фронта. Однако это произошло. И далеко не только в Минске.

События марта 1917 года показывают картину своего рода победного шествия революции по стране. В Киеве уже 4 марта 1917 года была учреждена революционная Центральная Рада. Политическая ориентация большинства членов Украинской Рады была крайне левой. Это были или эсэры, или социал-демократы. Председателем Центральной Рады был избран эсэр Михаил Сергеевич Грушевский. В честь этого революционера названа улица Киева, где в январе 2014 года шли массовые столкновения радикальной оппозиции с властью. Дух революции восторжествовал на улице, названой в честь революционера. Но это было уже гораздо позже, а тогда, в 1917 году, несмотря на национальную специфику Украины, крайне левая ориентация народных представителей все равно была характерной, как и во всей стране. Конечно же, Генштаб и командующие фронтами ничего подобного не планировали. Если бы население было настроено лояльно власти, то избрать председателем Центральной Рады эсэра оно не могло. А если бы кто-то избрал эсэра руководителем помимо народной воли, то ничто не мешало общественности просто игнорировать его. Однако население признало руководителем именно эсэра. Можно и так задать вопрос. Если кто-то считает, что бунт в Петрограде могли подавить солдаты с Украины, то чего же они тогда допустили бунт у себя в Киеве? Однако на самом деле все было даже хуже. Солдаты на Украине не только не собирались тогда подавлять бунт в Петрограде, но наоборот участвовали в собственных успешных бунтах.

В Харькове 1 марта начались забастовки, а 3 марта рабочие нескольких заводов двинулись организованными колоннами к Николаевской площади под красными флагами. По пути к ним присоединялись солдаты расквартированных в городе частей. Полиция в этот день была обезоружена, городская дума занята восставшими, а тюрьмы открыты.

В Одессе переворот произошел тоже достаточно быстро, хотя в этом городе популярность эсэров и социал-демократов была меньше среднего по стране и наиболее популярной была партия кадетов, что на 1917 год было уже нехарактерным для России. Однако и в Одессе эсэры,социал-демократы и бундовцы быстро свергли прежнюю власть. И никто не усомнился, что делать это в военное время значит совершать предательство.

В Екатеринбурге 4 марта городская дума была занята отрядами рабочих, были арестованы губернатор, полицейские власти города и епископ Серафим (Голубятников). Владыка Серафим был взят под стражу потому, что 2 марта в проповеди с амвона сказал: «Кучка бунтарей окаянных обнаглела до того, что осмелилась посягнуть на священные права помазанника Божьего, нашего царя-батюшку... Умрём же за царя». К сожалению, после победы революции давление народных масс было настолько сильным, что духовенству Екатеринбурга пришлось успокаивать народ, осуждавший своего правящего архиерея за защиту «царизма». Однако если в Екатеринбурге и были в среде духовенства какие-то одобрительные высказывания в адрес Февральской революции, то спешить осуждать духовенство не стоит. Ведь оно фактически транслировало умонастроения своей паствы, причем часто даже нехотя. Также нехотя делало это и большинство офицеров.

На Урале и в Сибири перемена власти в марте 1917 года также прошла удивительно быстро. Во всех уральских и сибирских городах органы новой власти появились сразу. При этом если большевики на Урале имели сравнительно мало веса, то эсеры и меньшевики были чрезвычайно влиятельными. Влияние большевиков распространится позже. В Перми уже 5 марта был сформирован Комитет Общественной безопасности под председательством эсэра Бондарева. По указанию комитета и при поддержке масс населения была разоружена городская полиция и арестовано все прежнее руководство города. Опять отметим для себя, что руководили этим социалисты-революционеры.

В Иркутске вечером 2 марта собрание общественности под председательством губернатора приветствовало Временное правительство. Однако революция набирала обороты стремительно, и губернатора это не спасло. 5 марта в городе был избран Комитет общественных организаций. Его председателем стал находившийся в ссылке известный социалист меньшевик И.Г. Церетели, вскоре уехавший в Петроград и ставший там одним из ключевых деятелей Исполкома Петросовета. В Иркутске войска перешли на сторону революции. Сразу же были арестованы не только губернатор города, но и командующий Иркутским военным округом генерал Шкинский. При этом взамен разоруженной полиции была создана рабочая милиция, а организацией боевых отрядов милиции занимался местный совдеп, состоявший из меньшевиков и эсэров.

В Красноярске 4 марта был арестован Енисейский губернатор, полицейские чины и другие важнейшие представители прежней власти. Новые учреждения власти формировались при активном участии Совета народных депутатов из меньшевиков и эсэров.

6 марта был создан революционный комитет даже в далеком Петропавловске-Камчатском. Ученый метеоролог Александр Пурин, работавший в городе, свидетельствовал в воспоминаниях о начале марта: «В первые дни подъем был необычайный. Всем хотелось верить в лучшее будущее». Примечательно, что смены местной власти в Петропавловске-Камчатском не произошло. Власть просто перешла на сторону революции в полном составе даже со всем штатом полиции.

Революция побеждала не только в славянских городах. 2 марта разгорелась огромная по силе забастовка рабочих заводов Ташкента. При этом почти все бастовавшие были русскими. Местное узбекское население тогда еще мало участвовало в событиях. А 4 марта рабочих поддержали массы солдат, и в этот день был создан ташкентский совет солдатских депутатов. Этот совет стал проводником идей большевиков и зачатком будущей советской власти. После победы Февральской революции во время двоевластия он противостоял уполномоченному Временного Правительства Владимиру Петровичу Наливкину. Последний получил не только исполнительную власть в Туркестане, но даже командование Туркестанским военным округом. При этом интересно, что хотя Наливкин не состоял в РСДРП, однако его взгляды были близки именно к идеологии этой партии. По некоторым вопросам Наливкин открыто придерживался идеологии толстовства. Здесь мне кажется излишним указывать на то, что никакие мифические генералы-заговорщики Генштаба не могли назначить командующим округом толстовца. Однако это произошло. И произошло не по команде или заговору сверху, но исключительно под давлением снизу. Таков был выбор у народа в 1917 году: или умеренный социалист-толстовец, или большевики. Третьей силы не выбирал никто.

События в Баку развивались аналогично. В ночь на 7 марта был избран совет народных депутатов. При этом в выборах приняло участие порядка двух третей всего рабочего населения города (около 50 тыс.). В Тифлисе главную политическую силу представляли меньшевики. В Азербайджане — мусаватисты, имевшие также социалистическую идеологию (национализация всех земель и раздача крестьянам). В Армении — дашнаки, представлявшие из себя революционную партию. Полиция Российской Империи называла их армянскими эсерами. Таким образом, в Закавказье симпатии большинства населения в 1917 году также принадлежали революционным социалистам различных направлений.

Немаловажно также и то, как развивались события в Риге. В феврале 1917 Рига находилась почти на линии фронта. 4 марта произошло вооруженное восстание в Резекне, где солдаты обезоружили офицеров. А 5 марта огромные манифестации солдат и населения в Риге поддержали революцию, разоружили полицию и открыли тюрьмы города. В этот же день солдаты взяли власть в прифронтовом Двинске (Даугавпилсе), Валмиере и Цесисе. Накануне этого дня в Риге прошло представительное совещание 48 общественных организаций Лифляндии. Характерно, что председателем этого совещания был избран большинством голосов общественности Маргерс Скуениекс, один из будущих премьер-министров Латвии. Однако если в 20-30-е годы господин Скуениекс был уже прагматичным национальным политиком, то в 1905 и 1917 годах он был революционером меньшевиком. И эта политическая ориентация настолько пользовалась популярностью в Латвии, что даже в 1926-1928 годах он побеждал на выборах под флагом партии меньшевиков. В 1917 году меньшевики были еще более популярны в Лифляндии. Следует также заметить, что в Латвии в 1917 году уже почти не оставалось заводов. Почти все они были эвакуированы в тыл. Таким образом, весной 1917 года там отсутствовал пролетариат — основной двигатель революционной активности. Однако даже без него революция произошла. Ее в Лифляндии сделали солдаты, причем в большинстве русские.

Из перечисления происходивших в феврале-марте 1917 года по всей России революционных событий отчетливо видно, что они шли повсеместно стихийно и снизу. Все бунты, демонстрации, разоружение полиции, арест представителей власти и освобождение заключенных тюрем имели огромную поддержку населения. Не очевидно ли, что для такого всеобщего бунта и для его одобрения должны были быть понятные каждому солдату и рабочему мотивы и лозунги? И неужели не понятно, что эти лозунги должны быть далеки от интересов всех «господ и помещиков»? Одно это дает ясно понять, что не могли генералы, великие князья и вообще элита Российской Империи подготовить и разжечь этот пожар. Ведь пожар был направлен против них самих и многие из них сгорели в нем.

Все вышеперечисленные события с революционными захватами власти произошли в городах от Риги до Петропавловска-Камчатского сразу после 4 марта, когда были опубликованы официально оба манифеста: один Государя и второй Великого Князя Михаила Александровича. Казалось бы, на каком основании во время войны рабочие, солдаты и общественность всех городов должны верить каким-то сообщениям из далекого Петрограда? Казалось бы, мало ли какие события могут происходить в далекой столице? Почему солдаты Риги и рабочие Одессы или Иркутска должны верить каким-то распоряжениям какой-то новой власти из Петрограда? Почему они должны признавать отречение Государя? Ведь если бы это было против их интересов и вопреки их убеждениям, то ничего подобного не произошло бы. И события февраля 1917 года ограничились бы Петроградом и может быть Москвой. Но они получили всеобщую поддержку, по крайней мере, во всех городах.

В последнее время широко распространились упреки в адрес наших союзников по Антанте в том, что они признали свержение самодержавия. Стало очень модным подозревать Великобританию и Францию в том, что они якобы готовили эту революцию. Однако, не странно ли упрекать других за признание того, что наш собственный народ сделал с таким поразительным и бесстыдным единодушием? Как должны были вести себя союзные иностранные державы, когда они видели всеобщую эйфорию революции? Неужели продолжать поддерживать Государя тогда, когда мы сами его отвергли?

Союзники не могли желать революции хотя бы по той причине, что фронт тогда проходил в 100 км от Парижа. Разве в таком опасном положении подрывают своего верного союзника? На начало 1917 года внешний долг Российской Империи равнялся примерно 12,5 млрд золотых рублей или эквиваленту примерно 9500 тонн золота. Почти весь долг приходился на инвестиции или займы Великобритании и (меньше) Франции. Это был эквивалент пятикратной стоимости всего жилья Лондона. Это было в среднем по 310 грамм золота от каждого жителя Великобритании в нынешних границах или по 60 с лишним обручальных золотых колец от каждого жителя туманного Альбиона. Не слишком ли много для того, чтобы после таких масштабных инвестиций начинать подрывать своего союзника и торгового партнера? Не говорят ли эти грандиозные инвестиции наоборот об огромном доверии союзников по Антанте к Российской Империи и лично к Государю Императору Николаю Александровичу? Мы перестали доверять Государю и свергли его, а они, иностранцы, доверяли, доказывая делом.

Всем обвиняющим наших союзников вместо самих себя я хотел бы напомнить о трагическом факте в русско-французских и русско-английских отношениях. В марте-апреле 1917 года по Англии и Франции прокатилась волна настоящего презрения к русским. Узнав о том, как легко народные революционные массы в России стали требовать мира с Германией, французы и англичане стали чаще и чаще употреблять эпитет «нация предателей». Узнав об этом в Царском Селе, будучи под домашним арестом, Государь не смог скрыть своего всепроникающего стыда за наш народ.

Некоторые говорят, что армия была деморализована только самим отречением Государя и после этого впала в анархию. Этот миф предполагает, что все солдаты верили Государю, но раз его у них отняли, то солдаты стали бунтовать против Временного Правительства. Но это тоже огромная ошибка. И это легко опровергнуть. Казалось бы, если Государь отлучен от солдатской массы, то солдаты должны немедленно поддержать его и организоваться и сплотиться в его присутствии. Но этого не было. Так, когда Государь прибыл в ставку в Могилев после отречения, то уже 8 марта солдаты частей, охранявших ставку, собирались на митинги и выдвигали резолюции против офицеров. Солдаты потребовали на своей сходке, чтобы министр двора граф Фредерикс и полковник Воейков немедленно покинули ставку. Солдаты даже угрожали Государю бунтом, если не произойдет удаление этих лиц. И придворные послушно покинули ставку. Казалось бы, в ставке должны находиться наиболее преданные Государю и правительству солдаты. Казалось бы, со дня отречения не прошло и недели. Но и эти солдаты в ставке тоже в одночасье взбунтовались. Отрекшегося Императора поддерживали в эти трагические дни лишь офицеры и генералы.

В большинстве крупных городов Российской империи смена власти произошла удивительно быстро в дни в диапазоне 4-7 марта. Следует понимать, что оба манифеста: и Государя Николая об отречении и Вел. Кн. Михаила об отказе принять престол до одобрения этого шага народом, были опубликованы 4 марта. Манифест Вел. Кн. Михаила не был в точном смысле этого слова отречением. Он не отказался от престола, а лишь провозгласил, что считает преждевременным принимать его до решения народа. Таким образом, действиями Государя и Вел. Кн. Михаила монархия юридически не прекращалась днем 3 марта 1917 года. Не они упразднили монархию. В любой день после 3 марта народ мог ясно и отчетливо в разных формах выразить свое желание о возвращении монархического строя в жизнь страны. Это желание могло быть выражено в совершенно различных формах, как организованных, так и стихийных. Это могло быть народное волеизъявление при выборах депутатов Учредительного собрания. Это могла быть программа какой-то партии. Это мог быть властный голос армии или даже военный переворот. Это могли быть народные волнения или обособление некоторых регионов страны. Это также могли быть демонстрации, да и просто голос средств массовой информации. Любое из перечисленных действий или несколько вместе могли привести к тому, что монархия была бы восстановлена хотя и в конституционной форме. Однако ничего подобного не произошло. И наш народ воспринял это в большинстве своем спокойно. А многие со злорадством и радостью. И даже сегодня монархия может быть восстановлена таким же образом, каким она могла быть восстановлена 4 марта 1917 года народным волеизъявлением. При этом никого не надо будет избирать. Как и 2 марта 1917 года законы о престолонаследии четко и недвусмысленно показывают наследника из Династии Романовых. Российский Императорский Дом во главе с Великой Княгиней Марией Владимировной продолжает сохранять свои традиции на случай, если такое народное волеизъявление последует.

Проблема и страшная трагедия 2 марта 1917 года была в том, что наши русские люди в огромной массе не захотели более иметь царя и вообще признавать прежние устои жизни. Это было огромной силы общественное или народное опьянение. Те, кто пишут о полной невиновности народа и виновности только генералов и элиты, сильно ошибаются. Конечно же, это выглядит на первый взгляд почти благородно: ни в чем не указывать на ошибки и заблуждения народа и общества. Как будто общество невинно и было просто обмануто маленькой группкой заговорщиков. Однако это не благородство, а дешевый популизм и закрытие глаз на грехи. И позвольте, ведь в 1917 году Россия выразила народное волеизъявление на выборах в Учредительное собрание. Выборы проходили по всей стране и казались почти что торжеством свободы. Проголосовало 44,5 млн. избирателей или около 50% всех имевших права голоса. Результаты выборов 48% проголосовали за эсэров, 24% за большевиков, 4% за меньшевиков, 4% за кадетов и 11% за независимых и в основном социалистов. При этом и большевики, и эсэры, и меньшевики выступали за отделение школы от Церкви и Церкви от государства. Во главе этих партий стояли атеисты, отличавшиеся лишь мерой активности в антирелигиозной политике. Но народ поверил им и отдал им свои голоса. А христианского Государя те же избиратели проклинали. На Северном фронте за большевиков отдали голоса 56%, на Западном — 67%, на Балтийском флоте 59,2%.

Февральская революция показала характерную и поистине зловещую закономерность. Все воинские части, посланные на подавление, почти сразу подвергались действию толпы или пропаганды. Солдаты массово переходили на сторону восставших. Один из посланных Государем с генералом Ивановым для подавления полк (68-й Бородинский) сразу и без боя сложил оружие в Луге. Другой объявил нейтралитет и не стал наводить порядок даже в Александровской и Царском селе, куда прибыл (67-й Тарутинский). В одной из своих телеграмм Председатель Госдумы Родзянко указывал Государю, что посылка воинских частей для подавления бессмысленна, поскольку эти воинские части сразу же присоединяются к революционному хаосу. Сейчас некоторые делают предположение, что эти слова Родзянко есть доказательство его злонамеренного предательства. По их мнению, бунт можно было легко подавить посылкой частей, а Родзянко якобы стремился поддержать бунт. Однако к великому сожалению, как это не прискорбно признавать, но время показало фактическую (не нравственную, но именно фактическую) правоту Родзянко. Ведь в ближайшие дни после отречения к Февральской революции присоединилась вся армия и вся страна. И даже в августе 1917 года, когда генерал Корнилов попытался подавить революцию, то произошло то же самое. Казалось бы, к августу многие должны были уже понять опасность произошедшего развала и поддержать Корнилова. Казалось бы, в составе конного корпуса генерала Крымова шла так называемая «Дикая дивизия», состоявшая из горцев Кавказа, трудно-поддававшихся пропаганде. Но в итоге конный корпус был остановлен под Вырицей не в бою и не маневром, а простым воздействием большевицких ораторов. Поражение Корнилова было полным. Но это было поражение не в бою. Его солдаты просто отказались идти на Петроград после воздействия большевицкой пропаганды.

Когда нам говорят, что Февральская революция была простым бунтом нескольких запасных полков, то этим проблема значительно упрощается. Иногда можно услышать, что настоящие офицеры и солдаты погибли на фронтах и в Петрограде стояли одни новобранцы и запасники. Это отчасти правда, однако этот фактор нельзя переоценивать. Например, в большинстве своем Балтийский флот состоял из офицеров и матросов довоенного призыва. Потери офицерского состава и нижних чинов за время войны на Балтийском флоте были минимальными. И это была элита вооруженных сил. Однако Балтийский флот был первым, кто полностью и почти единодушно поддержал бунт в Кронштадте и Гельсингфорсе. И если мы посмотрим на военные части Петрограда, то увидим, что кроме нескольких запасных полков в Петрограде стояли и некоторые элитные части. Так, например, бронечасти Петрограда состояли не из запасников, а из настоящей образованной технической элиты вооруженных сил. В Петрограде стоял Запасный бронедивизион и кроме того на формировании находились экипажи еще десятков броневиков, как сданных Путиловским заводом, так и доставленных от союзников. Но уже 28 февраля по городу разъезжал броневик с выразительной надписью «Больщевикъ» и красным флагом. Еще не отрекся Государь, идет всего второй день вооруженного восстания, еще неизвестно как повернутся события, а у большевиков уже налицо бронетанковые силы в самом центре столицы. Позже после победы революции, а именно в ночь с 3 на 4 апреля 1917 года солдаты отряда броневиков будут с радостью встречать на Финляндском вокзале Ленина со всеми пассажирами пломбированного вагона. С ними въедет в город и Сталин, символично присоединившийся к пассажирам пломбированного вагона в Белоострове. Ленин будет тогда по выражению одного из революционеров «служить литию революции» с башни броневика на каждом перекрестке от Финляндского вокзала до особняка Кшесинской. Вокруг будут, несмотря на полночь, толпы народа, передвигаться в таких условиях при ограниченном обзоре и не уронить Ленина непросто, но броневик будет в надежных руках профессионала. Вскоре все броневики, имевшиеся в Петрограде, перешли на сторону большевиков. Последние 6 бронированных машин перешли к большевикам добровольно за несколько часов до штурма Зимнего 25 октября. Очевидно, что эти бронечасти оказались неспособными отстоять порядок в феврале. В Петрограде тогда же стояли несколько бронепоездов. Они представляли собой внушительную силу. Их также обслуживали, как можно предположить, особо надежные, подготовленные и технически грамотные солдаты и офицеры. Однако уже 1 марта в Царском Селе во дворце стало известно, что один из бронепоездов присоединился к революции и угрожает открыть огонь по дворцу. В Петрограде стояли первые формирования зарождавшейся тогда противовоздушной обороны. Это были на тот момент высокотехнологичные формирования. Зенитные орудия и пулеметы, аэростаты и прожекторы. Эта техника требовала хорошей подготовки и образования личного состава. Однако позже при встрече Ленина на Финляндском вокзале его сопровождали прожектора противовоздушной обороны. И ленинская антипроповедь с башни броневика проходила при свете этих прожекторов. Вряд ли за месяц до встречи Ленина эти солдаты имели намерение защитить любой ценой государственный порядок Российской Империи. Под Петроградом стоял и авиадивизион защиты Петрограда и другие авиачасти на переформировании, ремонте и переоснащении, а также имелась летная школа в Гатчине. Это была тоже элита вооруженных сил. Нельзя забыть и то, что только в здании Главного штаба на Дворцовой площади и в Морском министерстве в здании Адмиралтейства в общей сложности находилось более тысячи офицеров и нижних чинов. Что касается последних, то они хотя и имели возможность вооружиться любым количеством пулеметов для подавления бунта из имевшихся на арсеналах, однако из них мало кто желал проливать кровь своих собратьев и они предпочитали больше надеяться на умиротворение масс. Подобные надежды на умиротворение высказывали в те дни почти все военные руководители страны, начиная от самого Государя, а также великие князья Михаил Александрович, Кирилл Владимирович, Павел Александрович и морской министр Григорович. И само отречение Государя имело целью умиротворение бунта посредством уступки. То, что произойдет в ближайшие годы, никто из участников событий не представлял.

Часто можно услышать, что революция могла быть легко подавлена, если бы не отсутствие желания генералов Ставки. По этой версии все дело было якобы в нежелании и предательстве генералов-командующих фронтами и начальника штаба генерала Алексеева. Однако эта версия совершенно неубедительна. Стоит только посмотреть состав крупнейших военачальников Российской Империи, чтобы понять необоснованность этой гипотезы. Так, например, генерал-инспектором кавалерии был Великий Князь Михаил Александрович, родной брат Государя. Должность генерал-инспектора того времени аналогична современной должности командующего родом войск. Вся кавалерия Российской Империи находилась в ведении Великого Князя. Хотя все распоряжения и приказы по кавалерийским частям шли через Ставку, однако Великий Князь имел огромное влияние на распоряжения по всем кавалерийским частям. Сам Великий Князь находился в Петрограде и имел связь со всеми кавалерийскими корпусами, дивизиями и запасными частями. Имел он также связь и с Государем. Именно ему Государь Николай Второй попытался передать престол 2 марта. При этом история не оставила следов каких-то разногласий между Великим Князем и Ставкой в те тяжелые февральские дни. Даже наоборот, Великий Князь был решительно против наведения порядка в Петрограде методами кровопролития. Так, например именно он повелел вывести оставшиеся верным Императору войска из Зимнего Дворца, чтобы не подвергать центр Петрограда опасностям гражданской войны. Однако при этом никто не обвиняет Великого Князя в предательстве. И это правильно. Но почему же тогда еще слышны обвинения в адрес других князей и генералов?

Генерал-инспектором гвардии был Великий Князь Павел Александрович, родной дядя Государя, младший сын Императора Александра Второго. В его ведении находились запасные батальоны всех гвардейских полков. Он также находился в Петрограде все время революции. Неужели и он также предал Государя? Известна его переписка с Великим Князем Кириллом Владимировичем, командующим Гвардейским Флотским Экипажем. В этой переписке дядя и двоюродный брат Государя обсуждают, что необходимо «любой ценой удержать Ники на престоле». Сам Великий Князь Кирилл Владимирович командовал Гвардейским Экипажем. В некоторых статьях ему ставятся упреки в том, что он не стал со своим Гвардейским Экипажем проводить подавление бунта. Ему ставится в вину то, что 1 марта Великий Князь привел Гвардейский Экипаж к Думе, как к последнему остававшемуся законному органу власти страны. Однако уже 1 марта группы нижних чинов Гвардейского Экипажа вышли из под контроля командиров и участвовали в перестрелках на стороне восставших. А 2 марта на митинге Гвардейский экипаж голосованием выбрал себе нового командующего. В тот же день, когда свергли Государя, был фактически свергнут и Вел. Кн. Кирилл Владимирович. Обычно в исторических описаниях говорят мягко, что он ушел в отставку. Однако точнее и правильнее будет сказать, что он был также свергнут. Так неужели и он тоже еще остается в списках мифических предателей? Кроме того, генерал-инспектором артиллерии Российской Империи был особо близкий друг Государя Великий Князь Сергей Михайлович. Во время февральских событий он находился все время в Ставке. В его ведении находилась вся артиллерия страны. Однако и его возможность повлиять на события была слишком ограниченной. Неужели и он тоже участник так называемого «генеральского заговора»?

Важно также понимать отношение самого Государя к генералам и великим князьям. Ни в дневниках Государя, ни в многочисленных воспоминаниях окружавших Императора лиц мы не видим слов упрека главнокомандующим. Государь определенно считал себя вынужденным подписать отречение, однако вынудили его не генералы, а солдатский и рабочий бунт. Когда поезд с уже отрекшимся императором пришел в Могилев, то на перроне его встречали генералы Ставки. Вот как свидетельствует о приезде Государя Воейков: «Государь вышел из вагона, обнял генерала Алексеева, поздоровался с генералами и старшими чинами». Как мы видим, никакой убежденности в мифическом предательстве генералов здесь нет. И примечательно, что при отъезде Государя из Ставки обратно в Царское Село повторилось то же самое. По воспоминаниям генерала-майора Тихменева после прощания со всеми Государь «обнял и поцеловал Алексеева» и быстро вышел. Позже Николай Второй очень хорошо относился и к генералу Корнилову. Отрекшийся Император прекрасно понимал, что действия генералов хотя и были далекими от совершенства, но они вынуждались бунтующими массами.

Иногда задаются вопросами, почему же генерал Хабалов не воспользовался помощью военных училищ Петрограда и ближайших окрестностей. В этом тоже некоторые пытаются найти следы предательства военной элиты. Однако и здесь налицо ошибка. Действительно в Петрограде находились не только Владимирское, Николаевское инженерное, Павловское, Михайловское и другие военные училища, но и несколько школ прапорщиков, например в Петергофе и Ораниенбауме. Позже именно юнкера наряду с офицерами составили главную силу Добровольческой Армии. Однако было бы ошибкой полагать, что в феврале 1917 года эти училища могли сплоченной силой подавить военный бунт. Дело в том, что по воспоминаниям участников событий военные училища отличались значительной поляризацией политических взглядов учащихся. Если солдатская масса 1917 года была почти вся сильно подвержена революционной агитации, то среди юнкеров хотя было и много сочувствовавших антибольшевизму и даже некоторое количество убежденных монархистов, однако в основном это были сочувствовавшие эсэровским организациям. Мятеж юнкеров Петрограда в ноябре 1917 года был организован именно правыми эсэрами. И много сотен юнкеров четырех военных училищ не усомнились идти в бой и на смерть под руководством эсэров, то есть по большому счету, вчерашних террористов. Сильная поляризованность симпатий юнкеров приводила к тому, что Временное правительство не доверяло петроградским военным училищам. Хотя это было уже позже, а именно осенью 1917 года, но такое положение не могло проявиться в одночасье. Что же касается школ прапорщиков, то хотя в октябре 1917 года они в основном поддерживали Временное правительство, но в феврале 1917 года они в большинстве своем приняли Февральскую революцию с радостью или хотя бы с сочувствием. Среди них было еще большее, чем среди юнкеров, количество поддержавших эсэров.

Рассмотрев в подробностях примеры широчайшей вовлеченности в революцию народа Российской Империи, пришло время сказать несколько слов и о главных причинах самой революции. К сожлению именно причины революции менее всего понимаются современным обществом. Мы видим распространение всевозможных версий, одна другой нелепее и экзотичнее. Здесь и якобы нежелание союзников делить лавры победы с Россией, и якобы желание элиты получить плоды победы, не разделяя их с Государем, и просто жажда власти высших кругов. Однако, как раз наоборот, и первая, и вторая, и третья цели из упомянутых оказались подорванными революцией. Элита Российской Империи после февраля 17-го сразу же потеряла всякую власть, война оказалась проигранной, а во Франции союзники вынуждены были в 1918 году отчаянно сражаться в 100 км от Парижа один на один с немецкой военной машиной. Этого ли желала элита Российской Империи? Этого ли хотели союзники? Не очевидно ли, что весь ход революции шел вразрез с интересами высшего сословия Империи?

В науке принято называть несколько главных причин Февральской революции. К сожалению в последнее время даже в выступлениях ученых самая первоочередная причина озвучивается редко. Ее место все чаще занимают или второстепенные явления, или даже современные мифы. В заключение скажем несколько слов именно о самом важном. Ведь самой главной причиной революции стала ненависть бедных слоев населения к богатым и стремление отнять и поделить их собственность.

Российская Империя начала 20-го века была страной, в которой бурное прогрессивное развитие соседствовало с вековечным патриархальным укладом. Но жизнь благочестивого крестьянина была отнюдь не легка. По статистике крупнейших губерний России средняя площадь деревенской избы составляла 7 на 7 аршин или около 5 на 5 метров при средней численности жителей одной избы в 7 человек. Таким образом для деревни проживание 7-ми человек в избе площадью 25 кв. метров считалось обычной нормой. При этом на конец 19-го века лишь 0,5% изб имели черепичное или железное покрытие, в то время, как остальные 99,5% домов были крыты соломой или дранкой. Значительная часть деревенских домов России на начало 20-го века еще не имели полных дымовых труб и топились по-черному. Здесь необходимо напомнить, что топка по-черному хотя и требует примерно в два раза меньше дров, однако приводит к сильнейшему задымлению всего дома и к образованию постоянной черной копоти на стенах. Многим жителям нашей страны еще предстояло познать удобство использования кирпичной кладки печей и труб. Дома сразу становились чистыми и светлыми. Значительная часть деревенских домов России еще не имели остекления, а вместо привычных нам всем окон использовались лишь маленькие отверстия, затянутые бычьим пузырем или закрытые слюдой. Хотя полные дымовые трубы и застекленные окна ко времени Февральской революции уже почти завоевали всю Россию, однако непростой уровень жизни основной массы населения (87% были крестьянами) это характеризует достаточно емко. К этому необходимо добавить нелегкий труд на поле, когда плуг при вспашке лошадью не мог взять ширину больше, нежели 15 см. Таким образом при вспашке среднего крестьянского надела (от 10 до 20 десятин), трудолюбивому русскому пахарю приходилось проделать общий путь не менее, чем в 50 км, с усилием вдавливая плуг в землю. Итогом этой нелегкой работы был урожай в среднем от 10 до 15 тонн зерна на семью при средней урожайности на 1913 год в 55 пудов с десятины. Около 5 тонн в год требовалось на прокорм семьи и на посевной фонд, а остальное шло на продажу. Крупнооптовые биржевые цены на зерно в 1913 году составляли около 90 коп. за пуд. Однако в скупке они редко превышали 40 коп. за пуд. Соответственно выручка с 1 тонны зерна составляла около 30 руб. А с 10 тонн, заработанных нелегким трудом землепашца, лишь около 300 руб. в год. Вот почему до сих пор слово «пахать» в нашем языке имеет значение тяжелой работы. И вот почему множество крестьян стремилось покинуть деревню и уехать на заработки в город.

Вчерашний русский крестьянин, переселившийся в город и устроившийся на фабрику, неизбежно становился свидетелем совершенно другой жизни. И чем крупнее был город, тем ярче и удивительнее для вчерашнего крестьянина ощущалось разительное отличие новой жизни от старой, привычной и скромной деревенской. В Петрограде, где количество рабочих заводов и фабрик к 1917 году уже превышало цифру в 400 тыс., все они неизбежно соприкасались с богатой и соблазнительной жизнью элиты. Эта пленительная жизнь наблюдалась с расстояния. Уже довольно многочисленные легковые автомобили, исчислявшиеся только в Петрограде на 1917 год тысячами, дорогие рестораны и магазины, просторные квартиры, ателье, драгоценности... Сотня ювелирных магазинов... Значительные капиталлы, акции, облигации... Все это не могло не вызывать зависти у рабочих. Сравнение статистических данных объема промышленного производства в России и уплаченных налогов показывает, что промышленность на рубеже XX века вносила лишь около 1% налогов с оборота в государственную казну. По современным меркам это соответствует или уровню оффшорных зон, или черной бухгалтерии. Тогда же это считалось законным и обыденным налоговым бременем. Плативший около 1% с оборота считался честным налогоплатильщиком. Другими словами, в Российской Империи все было подчинено задаче скорейшего развития промышленности, торговли и услуг, а поступление в казну налогов вполне соответствовало необходимым государственным тратам. Однако это приводило и к тому, что прибыль владельцев заводов или вообще предприятий оказывалась весьма большой. Низкое налоговое бремя должно было стимулировать дальнейшие инвестиции в производство, однако оно также создавало картину несправедливого распределения доходов. Позже именно эта особенность инвестиций в России сыграла злую шутку со всей российской элитой. До Первой Мировой войны и революции в России было просто невыгодно держать деньги в нличных или тем более в золоте. Даже акции не были особо выгодными. Промышленность или торговля давали гораздо большие доходы, поэтому почти все капиталлы российской элиты были вложены в предприятия на территории Российской Империи. Когда пришло время бежать, выводить за границу было нечего.

С бурным ростом промышленности быстрыми темпами росла численность рабочих. При этом почти все без исключения рабочие проживали в съемном жилье, не имея ничего своего. Хотя арендная плата за квартиру в Петрограде и в 1914, и в 1917 годах была вполне подъемной, но жизнь рабочего казалась чуть ли не каторжным трудом по сравнению с жизнью богатых. Разрыв в уровне жизни между богатыми и бедными был огромен. Хотя такой разрыв постепенно уменьшался, но процесс этот был слишком медленным. Все рабочие были или сами родом из деревни, или имели родителей и родственников в деревнях. И несмотря на сравнительно нелегкий труд на заводе, жизнь деревенская им казалась еще более тяжелой. Возвращаться назад в деревню не хотел никто. Поэтому потеря работы на заводе при увольнении оказывалась трагедией. Страх потерять работу и зависть к богатым превращали рабочего в революционера. И трудно было что-то сделать с таким изменением мировоззрения жителя крупного города. Все более и более радикальные всплески ненависти к богатым у рабочих становились знаменем времени. Страну все больше сотрясали забастовки. И все чаще они перерастали в кровавые столкновения с полицией. Еще задолго до всех революций кровь в столкновениях рабочих или крестьян и солдат стала привычной. Обуховская оборона в 1901 году в Петербурге с камнями и выстрелами, всеобщая стачка 1903 года юга России стали первыми гласами судного дня. Затем последовали крестьянские бунты, стачки 1905 года, мятежи на Красной Пресне, в Нижнем Новгороде, Ярославле, в Кронштадте, Свеаборге, на броненосце «Потемкин» и крейсере «Очаков». Некоторые города в 1905 году переходили на несколько дней во власть восставших, причем не только в европейской части России. И лишь незнанием действительности можно объяснить распространяющиеся сейчас заявления, что все революции якобы направлялись извне. Неужели за границей было запланировано сожжение 3,5 тыс. помещичьих усадеб и убийство 21 священника в 1905-1907 годах по обвинению в «пособничестве эксплуататорам»? Постепенно заводы и фабрики почти безраздельно перешли под влияние революционных комитетов. В 1916 году многие крупнейшие заводы Петрограда могли уже бастовать многими неделями. Фронту требовались снаряды и патроны, однако ничто не останавливало революционеров. В глазах рабочих главным врагом уже были богатые.

России требовалось лишь 20-30 лет спокойствия и преобразования изменили бы страну до неузнаваемости. Бурный рост промышленности и торговли привел бы к уменьшению различий между богатыми и бедными. Противостояние классов должно было сгладиться. Надо было лишь немного потерпеть. Требовалась просто лишь жизнь по Заповедям Божьим. Все остальное сделал бы технический прогресс. Но именно этого нам и не хватило. Вместо любви к ближнему пришла ненависть к так называемым эксплуататорам. Вместо слов о мире пришли слова о гражданской войне за права рабочих и крестьян. Это и погубило нас. Этот соблазн оказался нереодолимым. И чем ближе рабочий, солдат или матрос находился к предметам их вожделений, тем сильнее была их поддержка радикальных революционных партий. Вот почему гарнизон Петрограда, Северный фронт и Балтийский флот оказались наиболее подверженными агитации большевиков. Вот почему большинство солдат так легко перешло на сторону революционеров.

Мы сами делали Февральскую революцию. Мы одобряли ее. Своей ненавистью к богатым, своим желанием отнять и поделить мы разрушили нашу великую страну. Мы сами свергли Государя. Хватит искать виновников по сторонам. Надо найти виновников в собственном отражении. Надо просто осознать долю вины каждого из нас. А осознав это, попытаться исправить то, что можно исправить. Не только можно, но и нужно восстановить преемственность, вспомнить о соборной клятве 1613 года и примириться с Российским Императорским Домом. Его глава, Великая Княгиня Мария Владимировна недавно заявила, что в событиях Февральской революции она видит вину всего общества, а также в том числе и вину Дома Романовых. Примирение близко. Пусть оно станет реальностью. Именно тогда Господь окончательно восстановит Россию в ее духовной и нравственной силе.

Александр Александрович, на фотографиях революционных лет, картинах пролетарских художников - сплошь красные банты, гвоздики в петлицах, красные повязки на шапках...

И все-таки символом революции в полном смысле можно назвать только красное знамя, красный цвет как таковой. Бант, повязка - производное от знамени, лоскуток материи, красиво оформленный.

- А почему красный цвет?

Истоки идут от французов. Все три их революции, начиная с первой, именуемой Великой, начавшейся в 1789 году, так или иначе связаны с красными знаменами. Красный цвет ассоциировался с опасностью. Он одновременно был и охранительным знаком (цвет национальной гвардии), и революционным - олицетворял протест. В конце ХIХ века революционные веяния перекинулись в Россию, а с ними и мода на красное. Причем под этим цветом выступали и профессиональные революционеры, и крестьяне пензенской Кандиевки, недовольные условиями царского Манифеста об отмене крепостного права, которые в 1861 году вряд ли знали историю красного знамени.

- Получается, красный бант - дань моде того времени?

Да. И его носил кто угодно. Даже великие князья после отречения Николая II нацепили красные банты, не говоря уже о профессорах, генералах... Это было довольно комично, поскольку современники прекрасно знали взгляды этих людей. Помутнение было всеобщим. У знаменитого философа-богослова Сергея Николаевича Булгакова есть воспоминания, когда он еще в 1905 году вместе со студентами, поддавшись ажиотажу, вышел на демонстрацию с красным бантом. А вернувшись домой, профессор очнулся и выкинул бант.

Даже женский журнал мод посвятил серию статей об использовании красного цвета в нарядах для дам!

- Иными словами, красный бант не означал принадлежности к той или иной социальной группе.

Нет, это не союз георгиевских кавалеров. Хотя... Красный цвет был в то время своеобразным защитным цветом, говорили: цепляй красный бант и тебя на улицах не побьют. Это знак причастности к общему движению, некая охранная грамота, опознавательный символ - "свой-чужой".

- Есть много плакатов, где В.И. Ленин изображен с красным бантом. Он на самом деле носил бант?

Более чем вероятно. Например, во время знаменитого субботника 1 мая 1920 года, когда Ленин помогал рабочим в Кремле. Да и ряд картин и плакатов ношение красного банта вождем революции подтверждает.

ВЗГЛЯД ПОЭТА

Красный бант в волосах

Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!
А мой друг дорогой -
Часовой на часах.

Он под ветром холодным,
Под холодной луной,
У палатки походной -
Что столб соляной.

Подкрадусь к нему тихо -
Зычно крикнет: - "Пароль!"
- Это я! - Проходи-ка,
Здесь спит мой Король!

Это я, мое сердце,
Это - сердце твое!
- Здесь для шуток не место,
Я возьму под ружье.

Не проспать бы обедни
Твоему Королю!
- В третий раз - и в последний:
Проходи, говорю!

Грянет выстрел. На вереск
Упаду - хоть бы звук.
Поглядит он на Север,
Поглядит он на Юг,

На Восток и на Запад.
- Не зевай на часах! -
Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!

Марина Цветаева
1918 год

Красные бант ы . Глава 1. Январь 1918 года . Морозный ветер перехватывает дыхание, обжигая щеки и нос. Ивар лежит на снегу, окоченевшими пальцами сжимая цевье винтовки, пытаясь принять удобную для стрельбы позу. От мокрой шинели и разгоряченного после бега тела идет пар, который тут же ложится инеем на волосах и сдвинутой на затылок меховой шапке. Свои шерстяные рукавицы он обронил еще в начале атаки, во время коротких перебежек, когда вместе со своим батальоном под огнем противника продвигались к окрестностям города Рогачев. Пулеметный огонь и винтовочные залпы обороняющихся заставили растянувшихся в цепь латышских стрелков прервать атаку и залечь в январском сугробе. В своих серо-зеленых шинелях на белом снегу они были прекрасными мишенями для польских солдат. Среди стрелков послышались стоны и ругань первых раненых, и снег возле них окрасился алым цветом крови. Темное зимнее небо начинало светлеть и стало хорошо видно огневые расчеты противника, который из своего укрытия имел возможность прицельной стрельбы. -Если оставаться лежать, то от батальона через полчаса ничего не останется,- сразу понял Ивар, оценивая сложившуюся обстановку на поле боя. Несмотря на свои двадцать лет, он уже имел большой опыт боевых действий и в подобных ситуациях за время войны оказывался не впервой. Это перед боем страх сковывает тело и парализует сознание, а после первого выстрела перестаешь думать о смерти, начинается кураж, как на азартной охоте. Только потом, после боя, если останешься живым - наступает чувство понимания реальности. Пулемет, косивший бойцов, находился в ста метрах от них, за дощатым забором городской околицы. Поляки уже пристрелялись по лежащим в снегу бойцам. - Необходимо срочно что-то предпринять, чтобы уничтожить пулеметную точку, иначе атака захлебнется,- понимал комиссар Круминьш и знаком показал Скершкану на огневую точку. Тот кивнул - понял. Укрывшись за широким стволом липы, Ивар с тремя стрелками взвесив шансы, приняли решение - обойти позиции обороны с правого фланга. Пришлось ползти довольно долго, чтобы их маневр остался незамеченным для врага. Прячась за кустарниками и деревьями, они, пригнувшись, зашли в тыл оборонительных позиций поляков. Молодой польский солдат, укрывшись за деревянным колодцем, перезаряжал винтовку, держа на ладони жменю патронов. Услышав позади себя шаги, резко обернулся, патроны выпали из руки в снег, и на его детском лице отразилось недоумение, тут же сменившееся ужасом. Солдатик вытянул перед собой руку, пытаясь защититься, как будто это могло спасти его от неминуемой смерти. Его губы приоткрылись, пытаясь выдавить из сведенной судорогой гортани слова пощады... Трехгранный штык с силой вошел в грудь, легко проткнув ладонь солдата и откинув его навзничь. Он так и остался лежать с открытыми глазами, в которых застыл ужас и непонимание. Когда из приоткрытого рта выступила струйка темной крови, Ивар вытащил окровавленный штык из обмякшего тела, по привычке провернув его в груди уже мертвого противника. Вроде все спокойно. Никто не обнаружил. Медлить было нельзя, и латыши, пригнувшись, двинулись дальше, обходя с тыла позиции врага, каждую секунду ожидая засаду. Снег предательски скрипел под ногами, а сердце бешено стучало, не давая восстановиться частому и глубокому дыханию. От быстрого бега в глазах поплыли круги. Колючие ветки акаций цеплялись за одежду и хлестали по лицу, - Главное, чтоб не заметили,- стучало в их головах. Совсем близко послышался треск пулемета и за покосившейся банькой стали видны несколько польских солдат и два офицера, надежно державших оборону. Уложенные штабелями мешки с песком надежно укрывали их от пуль наступавших красногвардейцев. Увлекшись стрельбой по противнику, они даже не заметили подкравшихся к ним стрелков. - Янка, готовь гранаты,- прошептал Ивар в ухо товарищу. Выдернутые чеки упали в сугроб. Смертельные заряды, брошенные без замаха, неслышно упали в снег возле ног поляков, не оставив им и доли шанса на спасение. Три разрыва прогремело почти одновременно, оставляя после себя в снегу черные воронки и разбросанные части тел. Стрелки в упор стреляли в ползающих по снегу людей, которые, истекая кровью, корчились в предсмертных конвульсиях. Через минуту все было кончено. От уткнувшегося в снег стволом пулемета пошел густой пар. Стало непривычно тихо. Сняв с груди красный бант, Ивар привязал его на штык винтовки и, встав во весь рост начал махать им в сторону залегшего батальона стрелков. - Эй, пуйки! Уз приекшу!*- кричали Янка и Ивар, размахивая высоко поднятыми красными революционными бантами. К концу дня бои за город стихли. Остатки разрозненных польских отрядов вместе с командующим корпусом генералом. Довбор-Мусницким, побросав провиант и оружие, спешно отступили в сторону Бобруйска, и в освобожденном городке была восстановлена советская власть. Мятежный генерал даже предположить не мог, что наспех сформированные военные части красных стрелков и матросов под командованием Рейнгольда Берзиньша, смогут в течение нескольких часов разбить его лучшие войска. 1-й Усть-Двинский полк, в этом бою тоже понес немалые потери убитыми и ранеными. В спешно развернутый полевой госпиталь, который разместился в помещении мужской гимназии, с разных концов города свозили раненных. Среди них Ивар разглядел и своего земляка Зигурта, который получил пулевое ранение в ногу. Его и еще нескольких красноармейцев привез на санях крестьянин с косматой седой бородой. Привязав лошадь к дереву, он медленно подошел к раненным бойцам, пытаясь помочь им подняться. Зигурт Залиньш, отмахнувшись от его помощи, встал на землю и, опираясь на палку, попытался самостоятельно пройти несколько метров до дверей лазарета. Наложенная поверх его брюк тряпичная повязка пропиталась кровью, и было заметно, с каким трудом дается ему каждое движение. Ивар подбежал к нему, подставляя для опоры плечо, - Ну, как ты, жив? Как тебя, дружище угораздило-то на пулю нарваться. Ну, ничего, ничего...до свадьбы заживет. Они вместе начинали службу в сформированном в Риге латышском батальоне и за несколько лет службы побывали во многих переделках на германском фронте, а также успели вдоволь повоевать за Советы. -Ивар!- обрадовался Зигурт, узнав боевого товарища,- видишь, немного зацепило меня. Пустяки, и не такое бывало. В самом начале боя ранило, я еще пытался бежать, да куда там поспеешь. Потом, вот подобрали меня. Ты сам как - цел? Уже говорили наши мальцы, какие вы герои... Он с восхищением глянул на Ивара, пытаясь придать своему юношескому лицу молодцеватое выражение. Пытаясь пересилить боль, он сжимал зубы и улыбался. Подошли два санитара и, уложив Зигурта на носилки, понесли в операционную. - Ты, главное поправляйся быстрей. Такие бойцы нам нужны,- Ивар шел за ними следом, пытаясь приободрить друга. -Ничего, еще повоюем! За свободную Латвию! - поднял свои большие серые глаза Зигурт и попытался опять улыбнуться. - Все будет хорошо, держись! - Ивар поправил сползающую на глаза шапку и сжал его ослабшую руку,- Как там Илза, пишет? Зигурт достал из кармана аккуратно свернутый клочок бумаги и попытался развернуть, чтобы показать товарищу. -Сюда нельзя,- грубо остановил Ивара санитар, когда они подошли к крыльцу. Ивар остановился, слова застыли на губах, и он молча помахал вслед рукой, а затем отвернулся, пропуская выходившего наружу фельдшера, который выплеснул на землю из эмалированного таза кровавые сгустки и части тел. -Когда уже все это закончится,- с горечью и тоской прошептал Ивар,- хочу домой! Всю ночь в городе звучали выстрелы. Солдаты проводили обыски в домах горожан, отлавливая спрятавшихся польских солдат и контрреволюционеров, которые иногда оказывали вооруженное сопротивление. Оставшаяся в городе для наведения порядка рота латышских стрелков патрулировала улицы городка, попутно проводя аресты подозрительных лиц. Разбившись на группы, они прочесывали улицы, врывались в дома и арестовывали всех взрослых мужчин, чья личность вызывала хоть малейшее подозрение в нелояльности к новой власти. С перекинутой прикладом вверх винтовкой и гранатами за поясом, они наводили ужас на местных жителей, которые в страхе прятались в домах и подвалах, пытаясь переждать очередную смену власти. А местные пьяницы чувствовали себя героями дня. Они подходили к латышским стрелкам и захлебываясь от эмоций, заплетающимся хмельным языком, рассказывали о своей борьбе с контрреволюцией, не забывая донести на своих обидчиков. Вместе с комиссарами и стрелками они шли по домам соседей, довольствуясь прихваченной со столов снедью и выпивкой, которая вряд ли понадобится хозяевам. Арестованных доставляли в помещение ЧК, где после недолгих допросов решалась их дальнейшая судьба. Комиссары издавали расстрельные приказы не раздумывая, и не интересуясь личностями приговоренных ими на смерть людей. Жизнь человека не стоила и гроша. Наоборот, количеством расстрелянных оценивалась эффективность работы и бдительность уполномоченных Чрезвычайной Комиссии. Приговоры приводились в исполнение немедленно. Людей выводили во внутренний двор чрезвычайки, и ставили возле кирпичной стены. Напротив их, на деревянном помосте, был установлен "льюис". И после того как председатель трибунала зачитывал короткий приговор, длинная очередь из пулемета, прерывая речь, приводила его в исполнение. Раненых добивали из револьверов или закалывали штыками. Тела казненных людей под покровом ночи сбрасывали в овраг. Революция, символом которой стал красный бант, требовала все новых жертв. Маховик созданной большевиками машины для убийств с каждым днем набирал обороты, втягивая в нее все больше и больше людей. Наступило время Сатаны. На следующий день после взятия Рогачева, перед революционными бойцами выступил командарм Латышской дивизии Якум Вацетис, который вместе со штабом армии приехал на бронепоезде из Могилева. Выстроившиеся на площади красногвардейцы восторженно приветствовали его громким криком - ура! Они обожали Вацетиса, ведь, он был одним из них - сыном батрака. Народный командарм поздравил стрелков с победой над врагами Советской власти, поблагодарил командующего военной операцией Берзиньша, и передал всем бойцам революционный привет и слова благодарности от военного наркома Льва Троцкого:- "Латышские стрелки! Вы показали себя доблестными борцами за идеалы мировой социалистической революции и на деле доказали беспощадность к ее врагам! Да, здравствует коммунистический интернационал!". И опять над площадью прогремело трехкратное "ура". А эти слова не были просто лестью. Большевистское правительство сделало правильную ставку на верность латышских полков, а теперь пожинало триумфы своих первых побед. Ведь, если разобраться, то на штыках латышских стрелков были одержаны главные победы нового правительства Ленина. Как гласила поговорка того времени: "Революция в России была сделана еврейскими мозгами, латышскими штыками и русскими дураками". Россия стала эпицентром социальных потрясений, потому все бремя революционных невзгод, голода, смертей и разрухи в основном легло на плечи русского народа, которого сумели столкнуть лбами. После февральской революции и оккупации Риги немцами, именно в России оказались латышские стрелковые полки с оружием и амуницией, готовые без промедления идти в бой, в отличие от деморализованных российских частей. Восемь испытанных в боях с немцами полков держали в своей власти такую громадную страну от запада до востока. Достаточно было одной роты, взвода, чтобы власть была в руках стрелков. Их боялись все. Им подчинялись города, села, местечки. Они никому не уступали дороги и не давали пощады. Шапка на затылок, с раскрытым воротом на груди, с винтовкой, повешенной на плече прикладом вверх, так они колесили по России от края до края, сметая тех, кто становился на их пути. "Не ищи палача, а ищи латыша", - говаривали люди. Появление латышских стрелков в русских деревнях было страшней чумы - шансов остаться в живых было намного меньше. Стрелковые батальоны и роты направлялись Лениным туда, где угрожала опасность советской власти и мятежи голодных крестьян. И, несмотря на потери, они всегда оставались верными соратниками большевиков. Им доверялись самые ответственные задания: охрана главного штаба революции в Смольном, нового советского правительства, а также поручена личная охрана вождя мирового пролетариата товарища Ленина. Позднее Ленин открыто признался, что без латышских стрелков Советская власть бы не выстояла и месяца. Почему именно за большевиками пошла основная масса латышских стрелков и почему до конца гражданской войны именно они оставались самыми стойкими и верными армейскими частями Красной Армии? Возможно, в связи с оккупацией Латвии, они хотели из России на волне революции освободить свою родину под гимн Интернационала? Или боялись ответственности за предательство со стороны латвийского правительства? Но, даже после получения независимости Латвии, многие латыши остались в Советской России и предано, до самой смерти, служили во всех органах власти. Этот сложный вопрос, который пока не имеет однозначного ответа. Ведь у каждого из этих людей была своя правда и цель, в которую беззаветно верили, раз они сражались и готовы были умереть за революционные идеалы большевиков. Война вдали от родины - немного странно? Но это был их осознанный выбор. Конечно, не все латыши поверили большевистской пропаганде и вступили в Красную Армию. Многие латышские стрелки остались в Латвии и участвовали в создании независимого государства, до последней капли крови защищая родную землю от немцев, красных, белых и прочих захватчиков. Но все-таки латвийские воинские формирования того времени больше известны как красные латышские стрелки. Причина этого явления кроется в более глубоких корнях истории Латвии. Как известно латыши никогда не имели своего независимого государства и собственного "дворянства", также как южные и западные малоросские народы. Они всегда находились под кем-то - шведами, немцами, поляками, русскими. Несмотря на то, что территория Латвии входила в Российскую Империю, по-прежнему настоящими хозяевами там оставались немецкие бароны и промышленники, безжалостно эксплуатировавшие местное население. Для раба всегда плох и ненавистен нынешний хозяин. А тот, который может только стать таковым, да еще обещает свободу и возможность поквитаться с прежним эксплуататором - кажется истинным другом-освободителем и ему хочется верить. Как Сатана нашептывает в ухо лести, подвигая на искушение, так и большевики опутали лестной ложью простых латышских батраков. Но хочется заметить, что преподносимая народу история, как показало время, имеет тенденцию менять толкование тех или иных событий в зависимости от политических перевоплощений. И эти инсинуации зачастую становятся причинами новых войн и революций. Не бывает легких времен. * Эй, ребята! Вперед! Глава 2 В петроградском ЧК, куда был вскоре направлен Ивар Скершкан, работы было не в початый край, приходилось целыми сутками заниматься выявлением и арестами контры. Спать удавалось урывками в кабинете, между очередным допросом и выездами на задержание саботажников и мародеров. На следующий день по прибытию в Петроград, его лично принял в своем кабинете заместитель ВЧК Петерс. Кратко обрисовав серьезность политической ситуации в Советской России он напутствовал молодого чекиста словами,- " Вам предстоит серьезная работа. Необходимо бескомпромиссно проявлять беспощадность к врагам и бороться с контрреволюцией не щадя жизни и сил. Мы надеемся на ваше революционное сознание". На прощанье он крепко пожал Скершкану руку своей узенькой сухой ладошкой. Среди чекистов было большинство латышей, которые батальонами еще в 1917 году находясь на германском фронте, массово вступали в партию большевиков, а теперь по воле судьбы оказались в столице России. На коллегии ВЧК, когда отсутствовал Феликс Дзержинский, обсуждение планов мероприятий очень часто происходило на латышском языке, понятному большинству сотрудников. Латышская речь в коридорах чрезвычайки стала привычной и уже не резала слух. Привычным стало все, что раньше казалось необычным и неуместным при старом укладе жизни. Трудно поменять привычки, но еще трудней изменить сознание и согласиться с неприемлемым образом жизни. Поначалу, чтобы освоиться в новой должности и научиться всем премудростям чекистского дела, Ивар был приставлен к Янису Лочмалису - старому большевику и непримиримому борцу с врагами партии. В январе 1905 года, он одним из первых с оружием в руках освобождал политзаключенных, а затем до последнего патрона сражался на баррикадах Риги. Потом были арест и сибирская каторга. Сразу после падения самодержавия, он вместе с несколькими товарищами по партии приехал в Петроград, чтобы продолжать начатое дело своей жизни. Как старый большевик, он по рекомендации члена ЦК ВКП (б) Яниса Петерса был сразу определен на должность начальника отдела по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Ситуация в Петрограде в ту зиму была очень напряженной. Нехватка продовольствия вызывало недовольство населения, рабочих и солдат, которое подогревалось контрреволюционными элементами и различными политическими организациями. Наводнившие город уголовники, беженцы, демобилизованные солдаты и просто прибывшие из провинции вкусить плоды революции народные массы, усиливали и без того сложную обстановку. Враг приближался к столице России. Требовалась жесткая рука, чтобы навести порядок и предотвратить скатывание страны в бездну анархии и хаоса. Такой рукой и стала созданная Дзержинским, в декабре 1917 года, Чрезвычайная Комиссия, обладающая неограниченными революционными полномочиями. После переезда советского правительства в Москву, петроградское ЧК возглавил Моисей Урицкий. И хотя смертная казнь Реввоенсоветом была временно отменена, расстрелы противников новой власти, без всякого суда, имели место повсеместно. Чувства революционного сознания и ненависти к врагам новой власти, было достаточным поводом для убийства любого человека. Суд в таких ситуациях был неуместен и обременителен, тем более он был воплощением пережитков царской эпохи, а потому был фикцией для проникшихся большевизмом и уполномоченных властью товарищей. Теперь решение любых вопросов был возложен на комиссаров, которые без колебаний на свое усмотрение решали все насущные вопросы, руководствуясь субъективным чувством революционной необходимости. Только страх мог заставить людей смириться с новой властью, а служить ей велело чувство голода и самосохранения. Доставленных, в результате облавы, саботажников, германских шпионов и прочих измученных голодом и несогласных с политикой Ленина людей, помещали в камеры, где они без пищи и воды находились несколько суток. В тесных подвальных помещениях чека, женщины, которых, не разбираясь, заталкивали в общую с мужчинами камеру, испытывали особые мучения. Однажды, во время уборки камеры, охранник обнаружил под шконкой тело истерзанной девушки, которое, судя по всем признакам, пролежала там несколько дней. Лочмалис пристально, с заправским видом жандарма, смотрел в глаза очередного арестанта и тут же решал что-то для себя. Затем, задав несколько уточняющих вопросов, касавшихся происхождения и занимаемой должности до революции задержанного, писал в личном деле резюме: " Саботажник, пособник контрреволюции". Это был приговор. Постановлением ВЧК такой человек лишался права на получение продовольственных карточек, а его имущество конфисковывалось, что в голодном Петрограде было равносильно смерти. Жизнь человека стоила немного, ровно столько, чтобы она никому не мешала. - Первое мнение самое правильное,- доверительно поучал Ивара наставник,- если видишь страх в глазах, значит, совесть нечиста, значит перед тобой контра и враг. Такой мерзавец, нож в спину воткнет, и не задумается. Пощадить - стране навредить!! Или мы их, или они нас! - Вы латгальцы, маленький, но очень храбрый народ! У тебя получится,- добавил он, глядя Скершкану в глаза. И стучали каблуки и приклады о головы и ребра анархистов, эсеров и спекулянтов, в праведной злобе выплескивая революционное сознание авангардом рабочей партии. Ивару навсегда запомнились мудрые глаза пожилого еврея, когда, целясь ему в затылок, маузер дал осечку. Повернувшись к чекисту, он спокойно произнес: " Не волнуйтесь, молодой человек, я подожду". Через секунду, следующая пуля вошла ему в глаз. Допросы, этих совсем непонятных, латгальскому парню, и чуждых по мировоззрению людей, лица которых каждый день проносились чередой, перестали вызывать некогда присущие ему чувства сострадания и справедливости. Старательно записывая показания арестованных, Скершкан не всегда даже понимал смысл слов и их объяснения, а оправдания и взывание к справедливости были для него пустым звуком. В это время в голове звучала веселая латгальская мелодия: " Тра-та-та, тра-ла-ла, издзерсием па глазем....."*. Но, помня о важности порученной ему работы, в личном деле каждого, он старательно выводил чернилами - " Саботажник, политически неблагонадежный элемент". И в своей работе он чувствовал маленькую долю личного вклада в дело революции. * ...выпьем по стакану (лат .нар. песня) Глава 3 " Пока существуют помойные ямы - голода не может быть! " Председатель Революционного Трибунала Я. Петерс В половине третьего ночи Ивар закончил письмо и встал со стула, чтобы размять спину и затекшие ноги. Май 1918 года выдался холодным и дождливым. Из окна кабинета был виден только внутренний двор здания ЧК, в котором посреди луж стояло несколько крытых грузовиков, в которых привозили арестованных. Глядя на унылый и серый пейзаж, он пытался отогнать грустные мысли и представить лица отца и матери. - Как они там? Ивар не был дома уже давно. В Латгалии остались его родители, сестра и знакомые. Почта в Режицу и обратно доставлялась не регулярно, по причине оккупации Латвии германскими войсками. Но иногда, каким-то чудом, весточки из дома миновали цензоров, и Ивар узнавал знакомый почерк матери, которая немногословно писала об их жизни, передавая приветы от отца и родни. Всего четыреста верст отделяли Петроград от уездного городка Режицы, но они, разделенные войной и революцией, превратились в бесконечность. В такие свободные минуты, когда на улице стояла ночь, и никто не мешал думать, в мыслях всплывало лицо Дайны. Он до мельчайших подробностей помнил ее милые черты, голос, тело, запах, одежду.... В эти секунды его сердце сжималось от тоски, и он, сжав в бессилии кулаки, пытался отогнать от себя эти дорогие ему воспоминания. Тогда была совсем другая жизнь, возврата к которой не будет уже никогда. А ведь все могло сложиться совсем по-другому... Его воспоминания прервал легкий стук в дверь. Открылась тяжелая дверь кабинета и на пороге появилась Анита, дочь Петерса Вайварса - уполномоченного Особого отдела чека. Его дочь и жена работали в хозотделе чрезвычайки, как и многие другие родственники латышских чекистов, которые целыми семьями покинули Латвию. Анита, восемнадцати лет от роду, симпатичная девчушка с милым круглым лицом, была давно не равнодушна к Ивару Скершкану. Их первое знакомство произошло в столовой ведомства, когда новоиспеченный следователь Чрезвычайной Комиссии Скершкан, зашел поужинать после напряженного рабочего дня. В зале столовой сотрудников было совсем немного, только несколько коллег негромко разговаривая, сидели за соседним столом. Он кивнул им и оглядел зал. Выбрав место возле окна, он присев на стул снял фуражку с красной звездой, расстегнул пуговицы френча и ослабил ремень, чтобы облегчить тяжесть кобуры. Ивар был среднего роста, крепкого телосложения, с правильными и немного мягкими чертами лица, а свои темно-каштановые волосы он старательно зачесывал набок, пытаясь придать юношескому лицу серьезное выражение, которое соответствовало бы важности порученной ему работы. По своей природе Скершкан не был разговорчивым, а больше предпочитал слушать собеседников и делать выводы для себя, сторонясь шутливых разговоров в курилке. Он навсегда усвоил для себя совет одного опытного большевика,- Не треплите без повода языком молодой человек, дольше будете жить. И эта премудрость помогла ему во многих жизненных ситуациях, в отличие от его более словоохотливых знакомых. Немногословность, серьезный и аккуратный вид сделали ему среди коллег репутацию надежного и решительного человека, прошедшего в свои молодые годы суровую школу жизни - войну. Даже авторитетные чекисты, имеющие за своими плечами царские ссылки и каторги, относились к нему с уважением, несмотря на его небольшой партийный стаж и опыт работы. -Что будете кушать? - обратилась к нему на латышском языке Анита. Ивар поднял голову и их глаза встретились. Достаточно было мгновения, что бы, они понравились друг другу с первого взгляда. Эта первая встреча стала прелюдией к их более близким отношениям, ведь, для любви ни война, ни революции, ни голод и смута не могли стать преградой, молодость была сильней. Ивару хотелось забыться, отвлечься, чтобы не воспринимать действительность окружающего мира и отбросить страдания оставшиеся от первой неразделенной любви. Они были нужны друг другу, чтобы спасти себя от реальности, не утонуть в водовороте безысходности. Потом была еще одна случайная встреча, которая переросла в более близкие отношения. Она сама сделала первый шаг к их близости, как будто была заранее готова к этому. Несмотря на загруженность работой, молодые люди изредка находили время для мимолетных страстных встреч. Иногда в его кабинете, а когда мать и отец девушки были на работе, то в ее квартире на Гороховой улице, что была в нескольких минут ходьбы от здания петроградского чека. Это были минуты счастья - счастья людей потерявших родину, перелетных птиц, ищущих приют на чужбине, доверившихся и согласившихся служить Сатане. Петерс Вайварс догадывался о романе дочери и молодого сослуживца, который продолжался уже несколько месяцев, но открыто возражений не высказывал. И здороваясь с Иваром, крепко пожимал его руку своей широкой крестьянской ладонью. Он чувствовал в нем надежного человека, которому можно поручить любое серьезное дело, тем более счастье своей дочери. Анита закрыла дверь кабинета и, подойдя к сидевшему за столом Скершкану, обняла его. -И много ты раскрыл заговорщиков за сегодняшний день, милый,- запустив свои пальчики в волосы юноши и заглядывая ему через плечо на разложенные перед ним бумаги, нежным голоском произнесла девушка. Они иногда говорили о делах арестованных чекистами людей, которые разбирал Ивар по долгу службы, иногда прислушиваясь к ее мнению. Ведь порой многое ему было совсем непонятно. Анита, не смотря на свой юный возраст, проявляла интерес и хорошо разбиралась в расплодившихся по стране политических движениях и партиях несогласных с позицией большевиков. Работая в столовой, ей постоянно приходилось слышать разговоры сотрудников о политической ситуации и борьбе чекистов с контрреволюционными элементами. Она хотела быть нужной для общего дела, как ее земляки и отец. -Если работать каждый день по двадцать часов, то еще на много лет работы хватит,- пошутил Ивар,- зачем такой красивой девушке забивать голову мужскими заботами. Он поднялся со стула и поцеловал ее в губы. -Нам никто не помешает?- оглянувшись на закрытую дверь, спросила девушка. -Будем надеяться, что все враги революции откажутся от своих коварных планов на несколько минут,- прошептал ей на ухо Ивар, прижимая к себе ее податливое тело и расстегивая пуговички шерстяной кофты. Подхватив Аниту на руки, он бережно опустил ее на большой черный кожаный диван, стоявший в дальнем углу кабинета. Руки Ивара скользнули под кофточку, обхватив упругую грудь девушки. Губы влюбленных слились в страстном поцелуе, молодая кровь закипела, а дыхание стало частым и срывающемся на страстные стоны. В такие минуты они были абсолютно счастливы. Когда Ивар и Анита одевшись, сидели за столом и пили чай, дверь без стука распахнулась, и в них появился одетый в серое пальто мужчина. Сергей Мешковский - бывший питерский рабочий, а теперь сотрудник чека, увидев мирно сидевшую парочку, улыбнулся, шутя погрозил пальцем, а затем громко произнес: Скершкан, на выход! Едем на Лафетный 35 брать офицерскую "контру"! Поторапливайся, мы ждем в машине,- и скрылся в коридоре. Накинув на себя пальто и сунув в карман оружие, Ивар выскочил в коридор, и уже на ходу крикнув Аните: - Выключи свет и захлопни дверь, увидимся позже... Черный "паккард" с выключенными фарами въехал в колодец двора и остановился. -Приехали,- сказал водитель, одетый в черный матросский бушлат. Прибывшие пассажиры быстро вышли из машины и направились к неосвещенному подъезду, возле которого маячила еле заметная мужская фигура. Несмотря на поздний час, темнота не была кромешной, ведь начинались "белые ночи", Ивару удалось довольно хорошо рассмотреть лицо незнакомца. На вид ему было лет сорок, с острым носом и небольшими бегающими глазками, прячущимися за мохнатыми бровями. Он отчетливо услышал, как тот прошептал Мешковскому хриплым голосом,- "Четвертый этаж, налево. Там собрание офицеров и руководитель организации полковник Попов". Затем осведомитель надвинул на глаза шляпу и растворился в темноте подворотни. Ивар посмотрел наверх, где из-за плотных штор на четвертом этаже пробивался тусклый луч света. Все остальные окна дома были погружены во тьму. Колодец двора казался безлюдным, но это впечатление было обманчивым. Дом насторожил уши, выглядывал десятками глаз из-за задвинутых штор, напрягся сотнями мускул в ожидании беды. - Будэм сэйчасс брат теплэнькими, иначи уйдут,- скомандовал старший группы Янис Лочмалис. Достав оружие, чекисты, пытаясь не шуметь, вошли в темный подъезд. Ивар поднимался по лестнице последним, пытаясь двигаться в такт с остальными. Осторожно двигаясь один за другим, они достигли уже пролета между вторым и третьим этажом, когда сверху полетел тлеющий окурок папиросы. Лочмалис инстинктивно выглянул в лестничный пролет и оказался в свете фонаря, который пробивался через окно подъезда. Раздался громкий хлопок, усиленный эхом лестничного пролета и Янис с грохотом покатился вниз по ступеням. Пуля, выпущенная сверху, попала ему прямо в голову. Чекисты отпрянули назад и вжались в стену. От того, что их сразу обнаружили, наступила секундная растерянность. Вперед, ребята! Живыми не брать,- и Мешковский первым, прыгая через ступеньки, бросился наверх. Следом за ним, низко пригнувшись, побежал водитель в матросском бушлате. Ивар, убедившись, что Лочмалис мертв, двинулся за ними, пристально вглядываясь в темноту и держа наготове маузер. Наверху началась перестрелка. Из-за темноты невозможно было определить, откуда ведется огонь, и где затаился враг. Неожиданно открылась дверь одной из квартир, осветив полосой света темную парадную. Неужели, любопытство такое сильное чувство, что заглушить его не может, даже такое смутное время? Скершкан выстрелил в дверной проем и услышал громкий вскрик и звук падающего тела. От раската выстрелов заложило в ушах. Ивар прижавшись к стене начал вслепую продвигаться по лестнице, но вдруг почувствовал прижатый к голове ствол пистолета. - Бросай пушку, сволочь! Руки за голову,- прошептал на ухо незнакомый голос. Пальцы, крепко сжимавшие рукоятку оружия, медленно разжались, и маузер упал на каменные ступени, издав глухой звук. Ивар медленно поднял руки и втянул голову в плечи. Они молча стояли на площадке четвертого этажа. Дверь одной из квартир была открыта, и свет из прихожей освещал окружающее пространство лестничного пролета. На спине, возле перил, раскинув руки, лежал Сергей Мешковский. Из его груди сочилась струйка крови, собираясь на полу в темно-красную лужицу. Он еще дышал, воздух со свистом вырывался из простреленного легкого. Чуть подальше лежал человек в черном бушлате, лицо которого скрывала темнота, но поза, в котором находилось тело, говорила о том, что он мертв. Сильный удар в спину отбросил Ивара к окну, и тот не удержавшись на ногах, упал на пол. Подняв голову, он увидел склонившееся над ним лицо человека. Но самыми страшными в нем были - глаза, которые пристально смотрели, в ненависти пожирая свою жертву. - Надо уходить, скоро здесь будет полно красных,- негромко произнес голос из темноты. На мгновение луч света осветил фигуру и лицо стоявшего над Иваром человека. Худое лицо с волевым гладковыбритым подбородком, острый хищный нос и опять эти безжалостные всевидящие глаза. Это глаза его убийцы. Китель без знаков отличия, подчеркивал военную выправку присущую кадровым офицерам. В руках он держал офицерский наган. Это и был полковник Всеволод Алексеевич Попов, бывший командир пехотного полка Западного фронта, а ныне человек, который остался верен присяге, и не мог принять для себя новую диктатуру Ленина. Сложившуюся в стране ситуацию Попов считал полным безумием и мятежом, с которым было необходимо покончить любой ценой. Слухи о победах Белой армии на Юге России и выступление против большевиков Чехословацкого корпуса, а на Урале казаков атамана Дутова, укрепляли уверенность многих бывших офицеров, что советская власть долго не продержится. Поэтому к середине 1918 года во всех крупных городах России начали создаваться антисоветские организации, готовые в любой момент выступить против ленинского режима. Полковник Попов возглавлял петроградскую боевую организацию офицеров России "Союз Защиты Родины и Свободы", основателем которой стал бывший военный министр Временного Правительства Борис Савенков. Этот неординарный человек, в свое время организовывавший террор и экспроприацию по всей России, сумел сплотить вокруг себя лучшие кадры русских офицеров. Целью данной организации было сформировать боевые офицерские отряды, с помощью которых можно одновременно поднять восстания во многих городах, свергнуть советское правительство и, аннулировав заключенный Лениным с кайзеровской Германией Брест-Литовский мир, возобновить войну и изгнать оккупантов с российской территории. Этой ночью в квартире проходила конспиративная встреча офицеров - единомышленников и разрабатывалась тактика захвата правительственных учреждений, арсеналов с оружием и стратегических объектов города. Только по чистой случайности они не были застигнуты врасплох чекистами по доносу предателя. Их вовремя успели предупредить. Услышав условный стук, Попов, с револьвером в руках, открыл дверь, за которой стоял человек в надвинутой на глаза кепке. - Сейчас здесь будут чекисты. Вам всем нужно срочно уходить. Это совершенно точно, меня предупредил наш человек с Миллионной. Сообщив эту новость, незнакомец тут же исчез. Войдя в комнату к сидевшим за столом офицерам, Всеволод Алексеевич произнес,- Господа, нас предали! Сейчас здесь будут чекисты. Все расходимся. Да поможет нам бог! А вы, господа,- Попов кивнул стоявшим возле него поручику Крепову и капитану Власову,- останьтесь. Нам надо прикрыть отход. Достав оружие, они вышли на темный лестничный пролет и затаились в ожидании непрошенных гостей, давая возможность остальным заговорщикам скрыться через чердак и пожарную лестницу. Через минуты послышался стук входной двери и шаги поднимающихся по лестнице чекистов. Далее все произошло за считанные секунды. Полковник Попов подошел к Мешковскому, из горла которого вырывались хриплые звуки и, достав из кармана нож, вонзил ему в сердце, проткнув насквозь прикрепленный на груди красный бант. Сергей, вздрогнув на секунду, открыл глаза, и тут же его тело обмякло, а из приоткрывшегося рта выступила струйка крови. Полковник медленно подошел к Ивару, который беспомощно сидел на полу и приставил к его голове револьвер. -Я спрашиваю, а ты мне отвечаешь,- голосом, не терпевшим возражения, произнес он,- Кто сообщил о нас? Фамилия, имя. Раз, два... Ствол револьвера с силой уперся в висок Ивара. -Подождите, не надо...,- он сам не узнал своего голоса, пересохшие губы с трудом разлепились, чтобы произнести слова,- я ничего не знаю, мне сказали ехать в последний момент. Вот он,- Ивар протянул руку в сторону лежавшего на спине Сергея Мешковского,- он мне приказал ехать сюда, он может знать об информаторе. Я его даже не видел. Офицер усмехнулся,- хорошего ты нашел свидетеля,- и, приблизившись вплотную к Ивару, сорвал с него красный бант. - Скажи мне, чухонская морда, что ты делаешь здесь? В моей стране, в моей России,- медленно и четко выговаривая каждое слово, произнес Попов и резко наотмашь ударил его по лицу. Голова Ивара ударилась об стену, а во рту почувствовался солоноватый вкус крови. Голос полковника стал громче,- Что ты делаешь здесь вместе с этим большевистским отребьем? Твой Ленин заключил мир с немцами и отдал им пол России. Это, по какому праву? Теперь ваших жен в Лифляндии насилуют германские солдаты, а ваши родители стали их рабами. И тебя все это устраивает? Чем вас всех купили эти большевики? Он уже почти кричал, тыча револьвером в лицо Ивара, который уже простился с жизнью. Понимая, что через секунду ему придется умереть, в голове пронеслась вся его недолгая жизнь, все промелькнуло за мгновение. Еще секунда и все... Послышался щелчок взводимого курка. Ивар закрыл глаза. Глава 4 Режица - уездный город в Витебской губернии, на востоке Латвии, основанный еще в 1285 году, рыцарем Вильгельмом фон Шаурбэргом, магистром ордена. Это было одно из первых каменных укреплений, возведенных крестоносцами тамплиерами в Ливонии. Именно в Режице, в 1898 году родился и провел свою довоенную жизнь Ивар Скершкан. В городке издавна жило много староверов, которые селились здесь со времен Петра, спасаясь в тихой западной провинции от царского гнева и реформ. Бородатые староверы и их семьи жили обособленно, общинами, занимаясь ремесленничеством, лошадьми и торговлей. В дни праздников над городом с высокой колокольни звонили трехсотпудовые колокола, напоминая членам общины, что настало время для молитвы. Немало здесь жило и евреев. Режица входила в число городов, где власть разрешала компактные еврейские поселения, и была в черте оседлости. Часть города своей застройкой напоминала еврейский квартал, главным зданием которого была дощатая синагога. Синагога не святилище, а место религиозных собраний, ведь храм мог быть только в священном городе Иерусалиме. По этой причине зданию не подобала роскошь, но в Режице нищенское положение синагоги объяснялось материальной стесненностью евреев. В городе имелся даже свой еврейский банк. Занятие банковским делом и торговлей считалось делом почетным. А для тех евреев, кто не проявлял достаточной коммерческой жилки, оставались ремесла. Возделывать же "землю изгнания" не полагалось. Жителей Режицы в Лифляндии долго считали не то поляками, не то русскими, пока не вошло выражение - витебские латыши. Староверы были похожи на стрельцов из прошлого, ходивших по городу в длинных кафтанах и широкополых шляпах, с длинными острыми бородами, которые свисали по груди лоснившимися от жира сосульками. Большинство из них были неистовыми любителями лошадей. Как у кого-нибудь появлялись деньги, сразу покупалась самая лучшая кобыла в уезде. И выезжал тогда счастливчик на бешеной лошади, гордо держа в вытянутых руках короткие поводья, ловя на себе завистливые взгляды соседей. Лошадей наряжали, как женщин, в шелковые яркие легкие сетки, мягкие резиновые шенкеля, украшали цветами и покупали дорогую сбрую. И вечерами мчались бешеные кобылы по Николаевскому шоссе, поднимая копытами пыль и брызжа пеной под шпорами пьяных седоков. Большим событием в Режице были ярмарки. Ивар вместе с такими же мальчишками любил бывать на них, когда на центральной площади собирались горожане и приехавшие на повозках с товаром жители уезда. Одетые в разноцветные шубы мужчины и женщины ходили вдоль торговых рядов, прицениваясь к понравившемуся товару. Ткани, кувшины, бочонки с пивом, повозки с лошадьми - на рыночной площади негде было протолкнуться. Вокруг стоял оживленный гул веселящегося народа, повсеместно пьющего из больших глиняных кружек темное хмельное пиво. В такие дни мальчишкам можно было неплохо подзаработать, помогая мужикам выгружать с повозок мешки с ржаной мукой и бочки с пивом. На вырученные медяки можно было накупить сладостей и прокатиться на аттракционах, которые устанавливали возле рыночной площади бродячие балаганы. Цыган в красном кафтане и широкополой черной шляпе водил на цепи медведя, который вставал на задние лапы и кланялся. Под смех толпы, он просовывал в пасть через намордник горлышко переданной кем-то бутылки пива, и цепко держа ее двумя лапами лакал текущий по морде пенный напиток, удовлетворенно и блаженно урча. Затем цыган отбирал у него бутылку и прикладывался к ней сам. Недовольный мишка возмущенно рычал и тянул лапы к хозяину, пытаясь вернуть отобранное лакомство. И столько в его поведении было искреннего недовольства, что зеваки покатывались от хохота, видя двух собутыльников. Одетая в разноцветные юбки и кофты молодая цыганка, державшая на руках ребенка, обходила со шляпой веселящуюся толпу, собирая в нее щедро сыпавшиеся медяки. Цыганские таборы были вокруг всего города. Они часто появлялись возле рынка и лавок, в пестром тряпье, оравой грязных детей, с молчаливым и равнодушным отчаянием в лицах и холодной певучей речью. Потом проезжала по городу "цыганка" - конь с крутыми боками, увешанный медными бляхами и кожаными ремнями, украшенный яркими лоскутами материи. Его под уздцы держал пожилой цыган в синей короткой поддевке. Ребятня выходили на дорогу и с интересом наблюдали за процессией, тыча пальцами в диковинную упряжь повозок. Несмотря на разноликость горожан, они умудрялись веками уживаться друг с другом, и это было латгальской традицией. А еще в городе были свадьбы. Они случались внезапно по пятницам. И невеста, которую еще недавно видели под руку с женихом, нежданно выходила замуж совсем за другого мальца. В этих свадьбах было столько удали и желания блеснуть перед соседями, что это становилось событием в размеренной городской жизни. В такие дни полиция не оставалась без работы. Драки всегда начинались внезапно. Кто-нибудь хватал с мостовой камень и метал его в голову обидчика. Тут все и начиналось. Латгальские парни отчаянно били друг друга, набравшись водки и пива за праздничным столом молодоженов. И нередко жених проводил свою первую брачную ночь в полицейском околотке, пока его женка отплясывала с гостями. Самым страшным в драках был однорукий, с косым через все лицо шрамом от ножа Мишка Посадский. Невысокий и коренастый, он, молча с такой быстротой и силой швырял по неприятелям камни, что мог справиться с несколькими крепкими мужиками. Поэтому редко кто осмеливался связываться с ним и задевать его компанию. Когда потасовка заканчивалась, неожиданно, как и, начавшись, городовой отвозил всех нарушителей порядка в полицейский участок. По давней традиции извозчики возили пьяных и дерущихся бесплатно. Те сидели в ногах у городового спиной друг к другу с испачканными кровью лицами, продолжая словесную перепалку, но уже совсем тихо. Постоянным гостем на всех свадьбах был Степан, который потерял обе ноги в японскую войну. Выпив пару кружек пива и закурив цигарку, он начинал свой рассказ о своих боевых подвигах и предательстве командования. Весь город, благодаря ему, знал о трагедии под Цусимой и Сахалине. Отказать в выпивке и закуске Степану было нельзя, он был олицетворением всех мероприятий, будь то похороны или свадьба. Выпить с ним было на удачу. На войну с японцами уже давно из всего уезда отправляли новобранцев и очень многих родные так и не дождались назад. Недалеко от мостика через протекавшую по городу речку, находилась казарма. Когда приходило пополнение на армейскую службу, пьяные крики и песни слышны были по всему городу. Бабы, собравшись на вокзале, отчаянно выли, провожая на войну мужей, сыновей или любимых. Ивар с ребятами бегали к казармам посмотреть на солдат. Через щели дощатого забора они наблюдали как побритых наголо и одетых в новую форму деревенских парней строили на плацу. Фельдфебель орал на них, требуя порядка, и отдавал громкие команды, после которых вся эта одинаково одетая человеческая масса приходила в движение или замирала. Это была совсем другая жизнь. В солдатской форме люди теряли индивидуальность, превращаясь в безликое воинское подразделение, подчиняющееся командам одного человека. Любимым занятием у детворы была игра в войну. Пробравшись в яблоневый сад, они с выструганными из досок винтовками увлеченно сдерживали оборону осажденного Порт-Артура, изображая доблестных защитников. Мальчишки носились по саду, устраивали засады, кидая друг в друга зеленые яблоки. Так проходило детство Ивара Скершкана. После 1907 года в городе появились новые люди. Это были высланные из Питера за революционную деятельность или неугодные царскому режиму элементы, для которых оставаться в столице, по мнению управления жандармерии, было нецелесообразно. Так называемые - административно высланные граждане. Они вносили свежесть мыслей и новизну в размеренный уклад жизни горожан. В основном селились они на нищей окраине города, которая называлась "америкой", где обитали босяки, стекавшиеся в город из деревень в поисках работы. Население этой слободы прозвали "американцами". Нищета превзошла там все понятные пределы, поэтому ее жители, скопив денег на билет в один конец, уезжали на заработки в Америку. Оставшиеся жили одной мечтой о далекой стране, где можно каждому стать богатым и забыть о голоде и бедности. Покосившиеся черные хижины с окнами, заткнутыми ветошью по обе стороны грязной улицы. Сидевшие на земле, возле своих лачуг, обитатели "америки", безразлично провожали глазами приехавших сюда новых обитателей, а затем уходили к себе во двор продолжать заниматься своими ненужными никому странными ремеслами. Они делали зеркала, отливали пуговицы, точили ножи, собирали старые вещи, выстругивали из дерева игрушки, пытаясь выручить за них гроши. "Американцы" постоянно ссорились между собой решительно из-за всего. Ссоры стали искусством, и некоторые женщины, достигшие в нем особенного мастерства, были известны всему городу. Их называли "шлэхтс" и уважали. Они клялись детьми, покойниками, болезнями, жизнью, смертью, землей, хватались за голову, рвали на себе волосы, падали на колени среди улицы из-за пропавшей тарелки или украденного ведра. Связываться с ними было непростительной глупостью. Там же жили старьевщики и шарманщики. По выходным они выходили в город на драку с мясниками и лавочниками. В ход шли палки, камни и ножи. Посмотреть на эту драку мальчишкам удавалось часто, причем место и время сражения было известно заранее всем. Полиция смотрела на эти забавы сквозь пальцы, считая это всего лишь народным развлечением, которое непременно заканчивалось совместной попойкой. Первый раз Ивар побывал в "америке", когда проведывал заболевшего одноклассника Броньку Леймана. Этот неприметный, худой паренек не был ему товарищем, он вообще за все время учебы не перемолвился с ним и парой фраз. Он был сам по себе - тихий, неприметный, никогда не пытался первым отвечать на уроке, хотя всегда знал задание. Учительница, обратив внимание, что ее ученик уже неделю не появляется в гимназии, попросила Ивара навестить его и узнать, что случилось. Пришлось после занятий идти одному в этот незнакомый ему район города. С трудом найдя нужный дом, Ивар долго стучал в закрытую изнутри на засов дверь. За домом разрывалась от лая собака. Через некоторое время послышались тяжелые шаги, звякнуло опрокинутое пустое ведро и на улицу, кутаясь в телогрейку, без штанов, босяком вышел пьяный мужчина. -Тебе чаво?,- грубо спросил он Ивара и закашлялся. -Можно Броню позвать?,- промолвил оробевший Ивар,- я из гимназии. Мужчина, наконец, откашлявшись, смачно сплюнул и, повернувшись к двери, крикнул,- Бронька, зараза! К тебе пришли, бегом сюда! Затем отошел несколько шагов и начал на угол дома справлять нужду. Через секунду, кутаясь в одеяло, появился Бронька. Увидев Ивара, он потупил глаза. Было видно, что ему стыдно за пьяницу отца, нищету и убогость своего жилища. Поговорив несколько минут на улице и рассказав последние новости, Ивар отправился домой, а Бронька спрятав голову в худые плечи, шмыгнул в темноту своего дома. Вернувшись домой, Ивар наспех поужинал и лег на кровать, в своей крохотной комнатке не зажигая света. В голове стояло испуганное лицо одноклассника и на глаза навернулись слезы. За стеной отец читал газету и пересказывал новости крутившейся на кухне матери. Он работал в железнодорожном депо мастером, и всегда был в курсе городских и мировых новостей, а мать занималась домашним хозяйством и детьми, иногда помогая соседу в мясной лавке. Маленькая сестренка Илза давно спала, положив под голову тряпичную куклу. На улице начался холодный ноябрьский дождь. Шквалы воды барабанили по крыше, а за окнами завывал ветер. Заканчивался 1910 год. Глава 5 В августе 1914 года началась война. Вести об этом событии, как и все дурные слухи, моментально долетели до жителей Режицы через столичные газеты и официальные обращения городских властей. Но больше всего верили сплетням, которые опережали любые газеты. К тому времени Ивар уже был зачислен в выпускной класс гимназии и немного разбирался в мировой политике. Все прошедшее лето он подрабатывал подмастерьем в паровозном депо, куда его устроил отец и заработал первые трудовые деньги. Там он впервые узнал о большевиках и революции. Эти разговоры взрослых людей были для него интересны и открывали глаза на совершенно новый мир. Он узнал о борьбе рабочего класса против царизма и впервые услышал о Ленине. Началось все с того, что однажды после смены, к нему подошел пожилой рабочий Петр Игнатов, который пользовался в бригаде наибольшим авторитетом. Как слышал Ивар из разговоров, он раньше вместе с семьей жил в Питере, а потом по политической статье был сослан в Режицу. Почти вся бригада - десять человек, собрались в раздевалке депо. Когда Ивар вышел из душа и надел чистую одежду, на столе уже стояла нехитрая закуска и бутыль самогона. -Андрис, у тебя уже сын стал совсем взрослым мужчиной. И работает неплохо, и не глупый,- сказал Игнатов, выпуская изо рта клубы папиросного дыма,- пускай с нами мужиками посидит, это лучше, чем на озере с пацанами вино пить и оглоблями махать. Отец Ивара нахмурив брови, согласно кивнул головой,- Ивар посидишь с нами? Для парня сидеть за столом наравне с взрослыми мужчинами было неизмеримым счастьем. И он, быстро накинув рубаху и вытерев мокрые волосы полотенцем, сел на подвинутый ему стул. Из всей бригады только Юрис Звидра и Гунтис Шкирман, быстро оделись и, кивнув всем на прощание, поспешили домой. - Водку, небось, уже пробовал,- хитро взглянул на него Игнатьев,- отец рассказывал, как давал тебе подзатыльников в прошлом году. Ивар засмущавшись, потупил глаза. -Да ладно, сынок,- Андрис потрепал сына по голове,- ты главное меру знай и компанию выбирай. Тогда и уважение будет, и алкашом не станешь. Все дружно засмеялись, улыбнулся и Ивар,- Понял, батя! Когда выпили по рюмке и закусили ржаным хлебом с колбасой, лицо Игнатьева стало серьезным, и он начал рассказывать присутствующим о несправедливости царского режима и методах классовой борьбы. Все слушали его не перебивая, хотя очень многое Ивару было совершенно непонятно, но он чувствовал, что этот человек говорит правильные вещи, потому что в его голосе чувствовалась уверенность и убежденность. Большевики, интернационал, коммунизм, равенство и другие новые слова - запали в голове юноши магическим смыслом, он чувствовал, что знает такое, что отличает его от всех окружающих сверстников. -Я согласен, что вся земля принадлежит немецким баронам и помещикам, а крестьяне не имеют ее и вынуждены батрачить за гроши, чтобы прокормить семью и это надо изменить,- прервал Игнатьева один из рабочих,- но что можно сделать для нас рабочих, которые работают на фабриках и в депо? Петр Игнатьев внимательно дослушал его и произнес: Фабрики, заводы, наше депо и все остальное должны принадлежать нам - рабочим и тогда не будет эксплуатации, безработицы и произвола. Мы сами будем решать все вопросы, а не позволять капиталистам обогащаться за счет нашего труда. Это будет справедливо! Все собравшиеся в раздевалке одобрительно закивали головами. Ивар с отцом вернулись домой далеко за полночь. За пазухой, возле сердца он держал тонкую книжку, которую дал ему почитать Петр Игнатьев, с непонятным названием "Манифест". Призрак уже забрел и в маленькую Латвию. Когда начались занятия, Ивар иногда после гимназии забегал к отцу в депо, где работы по ремонту паровозов и вагонов значительно добавилось - эшелоны с солдатами оружием проходили через станцию каждый день. Но больше на собрания его не приглашали, как будто и не было того вечера. В декабре арестовали Игнатьева и еще несколько человек из паровозного депо. Отца тоже вызывали в полицию, но потом отпустили. Новогодние праздники прошли без особого веселья. В этом году не было рождественской ярмарки гуляний. Все чувствовали, что наступающий год не будет радостным. Немцы подступали к границам Латвии. В городе стали появляться беженцы, и город наполнился страхом войны. Однажды на станцию прибыл военный эшелон, в котором ехали на фронт кавалеристы из "дикой дивизии", сформированной из кавказских народностей. Лихие темноволосые мужчины с усами, в мохнатых шапках и черных меховых бурках громко распевали незнакомые песни, бегали по перрону и набирали в ведра воду для лошадей. Некоторые, встав в круг, виртуозно махали шашками, демонстрируя мастерство и удаль, а потом под аплодисменты товарищей отплясывали лезгинку. Где-то за вагонами началась драка. Но тут раздался пронзительный гудок паровоза, а вслед за ним последовали крики есаулов, и вся эта масса людей через минуту уже заскочила в вагоны. Перрон моментально оказался пустым, не считая нескольких любопытных мальчишек, двух жандармов наблюдавших за порядком и вокзального дежурного в аккуратном форменном кителе и фуражке. Ивар с завистью провожал взглядом набирающий ход состав и выглядывавших из окон вагонов лихих джигитов. Ему тоже хотелось вот также поехать на войну, чтобы геройски сражаться с германцами. Об этом мечтало большинство его сверстников, которые уже считали себя взрослыми мужчинами. С фронта приходили тревожные вести. Уже в апреле 1915 года германские войска перешли латвийскую границу, и повели наступление в юго-западной части Латвии — Курляндии. Российские войска несли большие потери и нуждались в пополнении боеприпасов и живой силе, которых империя не могла предоставить вовремя. На городском рынке ходили различные слухи: кто-то боялся германской оккупации, а кто-то уверял, что немцы принесут свободу угнетенным крестьянам. Жившим веками под господством немецких баронов латышам и натерпевшимся от них произвола и унижений, вторжение германских войск в Латвию не предвещало ничего хорошего, а вот в случае поражения Германии, прибалтийские немцы лишились бы своих колониальных владений и привилегий в пользу законных хозяев земли - латышей. В костеле, который по воскресеньям посещала семья Скершканов, все проповеди были о скорейшем окончании войны и благополучии прихожан. После проповеди люди собирались вместе и обсуждали происходящие в стране события, надеясь, что война обойдет стороной их маленький город, хотя цены на продукты и керосин уже начали стремительно расти. Соль и мука стали основными продуктами, которые скупали горожане в лавках и магазинах. Стали исчезать привычные в повседневной жизни товары. Все готовились к худшему. В гимназии, среди сверстников Ивара повсеместно обсуждалось опубликованное в газете "Яунайс вардс", обращение рижских студентов политехнического института к жителям Латвии - "Собирайтесь под латышскими флагами!". Их инициатива заключалась в формировании национальных латышских полков для отражения германского наступления на территорию Латвии. После обращения членов латвийского Сейма к Верховному Главнокомандующему, Великому князю Николаю Николаевичу, который благосклонно разрешил организовывать национальные латышские части и пообещал Латвии автономию в случае успешных действий этих подразделений в войне, началось спешное формирование латышских стрелковых полков. Все латвийские газеты выходили с воззванием к народу вступать в национальные военные части для защиты Отечества: "Сыны Латвии, нам разрешено создавать военные полки. Основанием этих полков будут два героических батальона, которые в апреле 1915 года отразили германское наступление на Митаву. Полки поведут латышские офицеры, которые будут служить для защиты Латвии, чтобы она впредь цвела, как неделимая часть могучей России. Снабжение этих полков берет на себя правительство, но как латышские добровольческие полки и гордость нации, они будут находиться на особом попечении и любви нашего народа...". Нахлынувшая на молодых людей волна патриотизма не могла оставить их в стороне от происходящих в стране событий. И в мае, даже не сообщив родителям о своих намерениях, девять учеников гимназии, в число которых входил и Ивар Скершкан, отправились в Ригу, чтобы добровольцами вступить в латышский стрелковый полк. Глава 6 Откликнувшись на призыв, со всех районов Латвии в Ригу приезжали добровольцы, чтобы с оружием в руках встать на защиту родной земли. Вскоре было сформировано восемь латышских батальонов, а после того, как солдаты и офицеры латышской национальности стали переходить из русских полков в создаваемые латышские части, батальоны развернулись в восемь латышских стрелковых полков, объединенных в две бригады, насчитывающие 38 тысяч солдат и около тысячи офицеров. Кроме того, был создан Запасной Латышский полк, насчитывающий пятнадцать тысяч новобранцев. Полки имели свои национальные знамена с латышскими эмблемами восходящего солнца и восьмиконечными звездами, что еще больше поднимало патриотический дух маленького народа огромной империи. Ивар попал в одну роту с одноклассниками Зигуртом Юркансом и Валерой Пятаковым. С раннего утра и до позднего вечера они занимались на плацу физической и стрелковой подготовкой, познавая азы армейской жизни. Из неопытных мальчишек кадровые офицеры, которые взяли на себя командование национальной армией, хотели сделать настоящих солдат. От их подготовки зависела судьба страны, поэтому на учениях никто не жалел сил, а дисциплина была железной. Пожилой поручик ходил вдоль построившихся на плацу новобранцев и четко поставленным голосом внушал им военные истины,- Главным и решающим видом боя является наступление. Только в результате удачного наступления можно разрушить силы обороны врага и добиться победы. Дойдя до конца шеренги солдат, он повернулся кругом и продолжил,- наступление также является самым сложным видом боевых действий. Надо уметь им правильно руководить и организовывать. В наступлении удача сопутствует только хорошо обученным, вооруженным и смелым солдатам. Стадо баранов, руководимое львом, может сделать намного больше, чем стадо львов, руководимое бараном. Слова этого прошедшего несколько войн офицера, запомнились Ивару на всю жизнь. Почти месяц прошел, как Ивар с друзьями уехал из дома. Сразу после зачисления в латышский полк он написал письмо домой, где рассказал о своем выборе. Через неделю он получил от матери и отца ответ, в котором они сообщили, что гордятся его выбором и надеются, что он будет себя беречь. Перед отправкой на фронт им разрешили наконец-то увольнение в город. Гуляя по улочкам старой Риги латышские стрелки, одетые в новую форму, были в центре внимания горожан, а девушки бросали на них восхищенные взгляды. Теплая погода летнего дня, оркестры возле фонтанов и нарядно одетые барышни, прогуливающиеся в скверах - все это совсем не напоминало о войне. Ивар с Валерой погуляв по площади Эспаланды, зашли в уютное кафе на старинной улочке Пилс, чтобы выпить по кружке пива. Спустившись по каменным ступеням, парни заняли столик подальше от входа, чтобы им никто не помешал. В зале было всего несколько посетителей, видать военное время не соответствовало народному гулянию. Хозяин услужливо принес стрелкам большой кувшин пива и тарелку с холодной закуской. -Приятного аппетита, господа. Желаете что-нибудь еще заказать?- произнес он с поклоном, а потом спросил вполголоса,- вы, сынки, германцев в Ригу не пропустите? Валера заверил старика,- не волнуйся хозяин! Мы их обратно в Германию пинками загоним,- и сам рассмеялся своей шутке. - Правда, Ивар? - толкнул он приятеля в плечо. -Даже не сомневайся отец! Эта война будет для нас веселой прогулкой в Берлин! Лучше принеси нам еще самого свежего пива. Мы завтра на фронт едим,- поддержал шуточный разговор Скершкан. -Ну, дай бог, дай бог,- промолвил трактирщик и удалился в темноту зала. Выпив по кружке пива и закусив твердым соленым сыром, парни закурили и завели разговор о службе и предстоящей поездке на фронт. За разговором они выпили достаточно много темного пива и заметно захмелели. Повернув голову, Ивар заметил за соседним столиком двух девушек, которые весело разговаривали и поглядывали в их сторону. Перед ними стояли кофейные чашки и маленькие рюмки с ликером. Валерка тоже заметил девушек и, подмигнув товарищу, вразвалочку направился к соседнему столику. Через минуту темноволосая Марина и светленькая Дайна уже сидели в компании двух друзей и непринужденно смеялись, слушая их веселые истории из армейской жизни. Девушки приехали в Ригу недавно и устроились работать на ткацкой мануфактуре, принадлежащей немецкому коммерсанту Питеру Клинцману. Время в компании с прекрасными барышнями летело незаметно и чувствовалось, что общение приятно всем. Они вместе вышла на улицу, и отправились провожать девушек. Валерка, без устали рассказывал анекдоты и смешные истории, потом, обняв Марину за талию, стал нашептывать ей о чем-то на ушко. Она хихикала, стыдливо отворачивалась от него, но было видно, что кавалер ей нравится. Хохотушка Марина еле доставала до плеча красавцу Валере. Неожиданно он остановился, повернул девушку к себе лицом, и секунду разглядывал ее милое личико своими большими серыми глазами, потом притянул к себе и поцеловал в губы. Дайна тоже взяла под руку Ивара. Они замедлили шаги, чтобы не мешать ушедшим вперед влюбленным. Навстречу им прошел офицер и Ивар, приветствуя его, вскинул руку к фуражке. Когда он прошел мимо, девушка еще ближе прижалась к Ивару и прошептала ему на ухо: Ты очень милый!- и провела по его щеке своей рукой. В этот момент Ивар почувствовал, как по телу пробежала легкая дрожь, и лицо начало гореть. Раньше у него не было никакого опыта общения с девушками. А сейчас, рядом с собой он чувствовал стройную фигурку с длинными светлыми волосами и чарующий запах духов своей спутницы. Пытаясь не выдать свое волнение, он попытался разговаривать на отвлеченные темы. Они прошли по набережной Даугавы, мимо складов рынка и остановились возле небольшого двухэтажного дома. -Здесь я и живу,- кивнув головой на темные окна, произнесла Дайна. Наступило неловкое молчание. Ивару не хотелось расставаться с девушкой, которая так внезапно появилась в его жизни. Он хотел оттянуть минуту расставания и, переминаясь с ноги на ногу, пытался сказать что-то важное. Но никаких слов для этого момента в голове не находилось и он просто потянулся к девушке надеясь ее поцеловать. Дайна засмеялась и увернулась, а потом взяла за руку оторопевшего Ивара и повела его в темноту подъезда. Они, пытаясь не шуметь, чтобы не разбудить хозяйку квартиры, поднялись по скрипучим деревянным ступеням, и зашли в маленькую комнату, которую она снимала на двоих с подругой. Комнатка была крохотной, но очень уютной. В ней умещался стол, накрытый белой скатертью, две аккуратно заправленные кровати и тумбочка с расставленными на ней фотографиями. На входе, возле большой круглой печи висело большое зеркало, обрамленное в полукруглую деревянную раму. -Илза сейчас со мной не живет,- указала рукой в сторону пустой кровати Дайна,- она собирается выйти замуж за очень обеспеченного человека. Ну и что, что он старше на двадцать лет. Зато Густав имеет свой магазин, и собирается на днях отвезти ее в Германию, знакомится с родителями. Поэтому мы здесь одни,- сделав паузу, перешла на шепот девушка. Ивар, чтобы не казаться бестактным, одобрительно кивал головой и не знал, куда деть свои руки сжимающие фуражку. Задернув шторы, чтобы в комнату не пробивался свет, Дайна подошла к нему и впилась страстным поцелуем, от которого у него сразу перехватило дыхание. Он обнял девушку и почувствовал и нестерпимое желание близости, которое передалось ей через упругое прикосновение к бедру. Девушка еще крепче прижалась к Ивару и, не переставая целоваться, стала расстегивать на себе пуговицы платья. Освободившись от платья, Дайна отошла на шаг назад, чтобы он мог лучше рассмотреть ее прекрасное обнаженное тело. Затем, она, отбросив одеяло, опустилась на кровать, потянув за руку стоящего как истукана Ивара. Все остальное, что происходило с ними, Ивар вспоминал как волшебный сон. Страстные губы девушки, ее маленькая упругая грудь, пылкие объятия и неземное блаженство - все это даже не умещалось в сознании юноши. В голове стояла каша из обрывков сладостных воспоминаний этого июньского вечера. Первый опыт любви и наслаждения - это незабываемые моменты жизни, которые остаются в памяти навсегда у каждого мужчины. Эти несколько часов проведенных с Дайной, в маленькой комнате, на узкой кроватке, были для Скершкана самыми счастливыми в его жизни. Уже наступало утро, и Ивар бежал по пустынным улицам города, а его шаги отдавались эхом от стен узких улочек. И хотя он опоздал к вечернему построению в казарме, за что последует взыскание, его сердце ликовало, а в голове вместе с каждым шагом стучало одно заветное слово,- Дайна, Дай-на, Дай-на... Тепло светлой июньской ночи и любовное вдохновение придало Ивару еще большей силы, и он помчался по улицам еще быстрей, чувствуя себя самым счастливым человеком. Глава 7 " Побежденным народам нужно оставить только одни глаза, чтобы они могли плакать ". Бисмарк. Несмотря на ожесточенное сопротивление российской армии, германские войска к началу осени 1915 года захватили морской порт Либаву, а затем и город Митаву, который находился в 40 километрах от Риги. С момента вторжения немцев в Латвию, сотни тысяч местных жителей покинули свою родину и рассеялись по городам широкой России. Со стороны оккупированных территорий тянулись повозки нагруженные скарбом и толпы крестьян, пытавшихся спастись от немцев. Больше всего беженцев было из Курляндии, где шли бои. Не смотря на то, что приходилось бросать дома, нажитое имущество и родную землю, никто из латышей не хотел оставаться на оккупированной территории. В России латышских беженцев ожидали самые теплые отношения, как со стороны властей, так и русской общественности, В пути, они на станциях получали горячую пищу, снабжались одеждой, посудой и проездными документами. Прибыв на место назначения, все переселенцы немедленно получали работу по своей специальности и обеспечивались жильем. По определению министра внутренних дел независимой Латвии Скуйнека, из Курляндии бежало 404.000 человек, из Риги — 306.000, а из Рижского уезда — 40.000. Также были беженцы и из других районов Латвии. Если сведения Скуйнека правильны, то, следовательно, в Россию к 1917 году прибыло свыше 800.000 латышей. Не считая 220.000 латышей, которые постоянно проживали еще до войны в Петрограде, Москве, Одессе, Минске, Витебске, Ростове-на-Дону и в других городах Российской империи. Война оказалось совсем не такой, как представлял ее себе Ивар. Вместо героического наступления и штыковых атак было недосыпание, грязь, строительство бараков, заготовка дров и другая хозяйственная работа, которую поручали солдатам инженерной роты. Несколько раз он попадал под ожесточенный обстрел немецкой артиллерии. Приходилось, падая в грязь ползти в укрытие, каждую секунду ожидая смерти от разлетающейся шрапнели, а потом вновь восстанавливать разрушенные коммуникации. Иногда он писал письма домой, пытаясь выдерживать шутливый и непринужденный тон, но чаще всего длинные письма шли адресату в Ригу. Дайна регулярно отвечала ему и сообщала о новостях в столице. Его не смущало, что девушка была на несколько лет старше и опытней его, для него это не имело значения. Ивар был без памяти влюблен в нее. К июлю 1915 года в армии начались перебои с поставкой боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Все это сказывалось на ее боеспособности и боевом духе солдат и офицеров. Почти все лето боевые действия носили преимущественно позиционный характер. Противники не имея явного Стратегического и численного превосходства, обменивались артиллерийскими бомбардировками и небольшими вылазками на позиции врага. Однажды, подготавливая запасной оборонительный рубеж возле шоссе Виндава - Тукумс, подразделение Ивара подверглось нападению германского отряда. Среди людей копавших окопы и строящих оборонительные заграждения для русской армии, только двенадцать стрелков имели оружие. Остальные, человек пятьдесят были гражданские добровольцы и рабочие, приехавшие на выходные из Риги помогать войскам. Пока они занимались земляными работами, Ивар вместе с бойцами заготавливал бревна для крепления брустверов и блиндажей в ближайшем лесу. Неожиданно возле работающих людей появился конный разъезд германской разведки, человек десять. Ивару было слышно, как они приказали ополченцам закапывать вырытые окопы и разбирать проволочные заграждения. Люди, прекратив работу, в недоумении и страхе побросали лопаты, а некоторые торопливо принялись выполнять приказ офицера. Увидев из своего укрытия неприятеля, латышские стрелки похватали винтовки и приготовились к атаке. Примкнув штыки они с криком,- Ура-а!- бросились в яростную атаку. Немцы увидев, как из леса выбегает пехота и, поняв, что попали в засаду, спешно бросились наутек. В этом бою не погиб не один человек, но зато был поднят престиж и боевой дух латышских стрелков, которые на глазах у сограждан обратили в бегство превосходящие силы противника. Об этом случае было написано в газете "Ригас Вардс", конечно сильно приукрасив и преувеличив произошедшие события. Но, тем не менее, Ивар и остальные стрелки были награждены георгиевскими крестами четвертой степени и краткосрочным отпуском. Уже на следующее утро Ивар выходил из вагона на вокзале Риги, а через десять минут стоял возле дверей любимой, сжимая в руке огромный букет алых роз. На стук никто не открыл дверь. Постояв еще минут десять, Ивар в растерянности вышел на улицу. В течение дня он несколько раз подходил к заветной двери, но дома никого так и не было. Когда уже стемнело, он в отчаянии опять появился возле дома девушки. Подняв голову, Ивар увидел в ее окне слабый луч света, пробивающийся из задернутых штор. Он бросился в подъезд и, громыхая сапогами по лестнице, через секунду стучал кулаком в дверь. Снизу послышался недовольный голос старухи, которая очень грубо выразилась в адрес гостя. Послышался звук поворачиваемого ключа, и дверь медленно отворилась. На пороге стояла удивленная Дайна. На ней было нарядное светлое платье, аккуратно уложенная прическа, на ногах, обтянутых черными чулками, надеты были изящные белые туфельки на высоком каблуке, а лицо тщательно накрашено и припудрено. Чувствовалось, что девушка собиралась на романтическую встречу или вечеринку. Увидев на пороге Ивара, она оторопела от неожиданности и не могла произнести ни слова. Ивар первым нарушил молчание,- Дайна, я целый день тебя ищу! Где ты пропадала? -Ивар, ты? Почему не написал, что приедешь?- девушка явно была обескуражена его внезапным появлением. Скершкан переступил порог комнаты и обнял ее,- Дайна, любимая, я так скучал по тебе,- он попытался поцеловать ее, но она неожиданно отстранилась от него. - Подожди Ивар, нельзя так без предупреждения. Я даже не готова и не ждала тебя, - в голосе почувствовались холодные нотки. Ивар отступил на шаг назад и окинул ее оценивающим взглядом,- Ты куда-то собиралась? Может я не во время?- он застыл, ожидая ее реакцию. Она потрясла головой, как бы пытаясь принять реальность и, наконец, улыбнулась. Ее голос вдруг стал ласковым и родным, было видно, что она оправилась от неожиданной встречи и взяла себя в руки,- Что ты Ивар, я просто не ожидала, что ты сегодня приедешь. Я целый день ходила по магазинам и выбирала подарки. А сейчас собралась к подруге на день рождения. Но теперь об этом не может быть речи. Я тоже очень, очень по тебе соскучилась, дорогой! Она взяла Ивара за руки, а ее голос и лицо стали такими знакомыми и милыми, что он сразу забыл о недоразумении при встрече и, обняв ее, уткнулся лицом в ее густые светлые волосы. -Милая, родная, я все время думаю только о тебе!- он покрывал лицо, шею и волосы девушки страстными поцелуями. Она, откинув назад голову, и обмякнув в его объятиях, податливыми губами отвечала на его настойчивые поцелуи. Затем она села на стул и вытянула свою изящную ножку,- помоги мне снять обувь,- и кивнула своей миленькой головкой на туфельку. Ивар встал на колени и бережно взял в свои ладони ее ножку. Аккуратно расстегнув застежку и сняв туфельку, он обхватил руками ее маленькую ступню и начал ее целовать, продвигаясь все дальше и дальше. Откинувшись в блаженстве на спинку стула, Дайна щелкнула выключателем, гася настольную лампу, и прошептала,- Чай будем пить позже. Все следующее воскресное утро влюбленные нежились в постели и только к полудню решили прогуляться по городу. Приближение фронта чувствовалось и в столице. Закрылись многочисленные кафе и трактиры, на улицах в основном попадались люди в военной форме и сестры милосердии. Город жил в ожидании беды. Многие жители собирали вещи, готовясь к эвакуации, уже не надеясь на благополучный исход войны. Все немецкие предприятия и рестораны по распоряжению бургомистра города были закрыты, а их хозяевам было предписано покинуть Ригу. Некогда раньше звучавшая повсюду немецкая речь, стала дурным тоном в общении. Над городом постоянно появлялись немецкие аэропланы и "Цеппелины", которые вносили панику среди рижан. Появление одного из них над Ригой вызвало последствия самые неожиданные: в городе стали раздаваться голоса о необходимости закрытия находящегося на Мариинской улице кинотеатра, принадлежавшего немецкому владельцу и имевшему несчастье называться "Цеппелин". Воздушные бои в первые годы войны еще не практиковались, если не считать перестрелку пилотов в воздухе из табельного оружия - револьверов. Чтобы хоть как-то бороться с постоянными налетами германской авиации, лифляндский губернатор по распоряжению коменданта морской крепости Петра Великого, которому он был подчинен в военных вопросах, обещал выплатить 1000 рублей тем, кто укажет место приземления вражеского аэроплана. Все мальчишки города были вовлечены охотой за немецкими аэропланами. Ложных сообщений, однако, оказалось так много, что губернатор объявило том, что впредь за них денежных выплат не будет. Иногда с аэродрома в Скулте поднимались и русские аэропланы, основной целью полетов которых было восстановить боевой дух в войсках. Поблуждав по городу, Ивар и Дайна наткнулись на ресторацию " Пие Яниса", которая располагалась в подвале на улице Меркеля. Проголодавшись основательно, Ивар заказал по порции тушенного серого гороха со свининой и кувшин темного лачплесиского пива. В полутемном помещении подвала, кушая сытное блюдо и запивая пивом, казалось, что все неприятности остались далеко за толстыми стенами подвала ресторации. Все пять дней, которые были отведены Ивару для отпуска, они пробыли вместе, не отходя друг от друга ни на шаг. Они наслаждались каждой минутой, каждым поцелуем и прикосновением, стараясь не думать о предстоящей разлуке. Расставание с близким человеком всегда очень тяжело. Поцеловав в последний раз Дайну, которая провожала его на вокзале, Ивар вспрыгнул на подножку отходящего от перрона вагона и помахал ей рукой. Она, вытирая платком навернувшиеся на глаза слезы, помахала ему в след. Ивар с трудом сдерживал накативший к горлу ком грусти и тоски. Но, пытаясь не выдать свое состояние, он через силу улыбнулся и продолжал махать ей рукой, пока фигура девушки не исчезла из вида. Впереди был фронт, а в Риге оставались его надежда и любовь, которую ни в коем случае нельзя было потерять. Для русской армии ситуация на фронте ухудшалось с каждым месяцем. И хотя германские войска тоже испытывали недостаток в снабжении и пополнении живой силой, ситуация складывалась не в пользу России. Постепенно, сдавая рубеж за рубежом, линия фронта к началу 1916 года переместилась в непосредственную близость к Риге. К тому времени, Ивар уже неоднократно принимал участие в обороне позиций фронта с винтовкой в окопе и участвовал в штыковых атаках. Он смог перебороть в себе страх подниматься в полный рост, когда его батальон контратаковал немцев и не пытался вжаться в землю от свистящих над головой пуль и шрапнели. Латышские части примером своей отваги поднимали боевой дух остальных армейских частей фронта. Все трудности и тяготы войны помогали перенести Ивару письма от Дайны. Они не давали ему совсем пасть духом и превратиться мишенью для германского снайпера. Первый раз он убил, когда, немцы очередной раз наступали на позиции латышских стрелков. Солдатская, образца 1891 года, трехлинейного калибра 7,62, пятизарядная винтовка штабс-капитана Мосина. Это проверенное в боях оружие не требует особого умения в обращении при стрельбе, что важно для армии, костяк которой составляют малограмотные крестьяне. Надо лишь поймать в прицел мишень, задержать дыхание и плавно нажать на спуск. Выбрав цель, и тщательно прицелившись, Ивар нажал курок, и увидел вскинувшую вверх руки падающую фигуру немецкого солдата. Стрелять в человека совсем не страшно, даже поначалу не чувствуешь, что убил кого-то. Ведь рядом с тобой каждый день гибнут люди, и это становится привычным делом. Просыпается азарт, а страх уходит. Перестаешь во время боя думать, что и тебя может кто-то взять на прицел, и следующим будешь ты. Ивар вновь перезарядил винтовку и прицелился, выбирая жертву. Но германцы, попав под прицельный огонь латышского батальона, остановили атаку и залегли в укрытиях. С флангов затрещали укрытые в засаде пулеметы, и противник поспешно отступил, оставляя на поле боя убитых и раненных. Бой закончился внезапно, как и начался, и воюющие стороны отошли на свои позиции, подсчитывая потери и оказывая помощь раненным солдатам. В бою смерть почетна. И умереть красиво, не показав трусости, а лишь удаль да отвагу - тоже надо уметь! На миру и смерть красна. Потери понес и латышский батальон. Ивар помогал санитарам относить раненных бойцов в лазарет, который разместился в уцелевшей мельнице. Помогая дойти до госпиталя раненному в ногу солдату, Ивар вдруг заметил лежавшего там, на носилках своего одноклассника Леню Гольдберга. Тот лежал накрытый до груди простынею, сквозь которую проступали красные пятна крови. Глаза Лени были широко раскрыты от боли, а губы шептали молитву. Ивар склонился над ним,- Леня, что с тобой. Ты куда ранен? Он схватил за рукав проходившую мимо сестру милосердию державшую в руках металлический поднос с лекарствами и инструментом,- Сестра, что с ним? Она на секунду замедлила шаг и тихо произнесла,- осколочное ранение в живот. Надежды нет,- и пошла в операционную, из которой слышались стоны раненных солдат. Ивар вновь склонился над Леней Гольдбергом и тот, увидев его, остановил на нем свой блуждающий взгляд с широко раскрытыми зрачками. -Ивар,- прошептал Леня,- я наверно умираю. Сейчас придет священник. Он перебирал руками края простыни и, обращаясь к другу, спрашивал,- Вначале причастие или исповедь? Я боюсь перепутать, ведь это так важно. Ивар тихонько тронул его за плечо,- Вначале исповедь, а потом причастие, Ленечка. Умирающий Леня с мольбой смотрел на Ивара,- запиши мне на бумаге, что вначале исповедь или причастие. Я боюсь забыть, когда придет священник. Ивар полез в карман за карандашом и листом бумаги, чтобы написать, когда вдруг глаза Лени широко раскрылись в удивлении, как будто он увидел нечто. На лице его появилась счастливая улыбка, и он вдруг опустил с кровати ногу, как бы пытаясь встать навстречу увиденному. Но в ту же секунду его тело обмякло, он в последний раз выдохнул воздух из легких, глаза заволокло поволокой, и они закатились под веки. Ивар сразу понял, что друг умер. Он, сдерживая слезы, закрыл рукой его глаза и натянул на лицо простыню. На выходе из госпиталя Скершкан остановился, пропуская входившего в двери священника. Через неделю, за проявленную доблесть в бою и отвагу, Ивар был произведен командованием в унтер-офицеры. Это была заслуженная награда. В связи с нехваткой боеприпасов и свежего пополнения, командованию приходилось отдавать приказы отступать на заранее подготовленные рубежи обороны. Ивар вместе со своим батальоном продолжал отражать натиски немцев, которые усиливались с каждым днем. В феврале ему удалось на один день приехать в Ригу. Это была командировка в штаб армии. На вокзале его встретила Дайна. Несколько часов проведенных наедине в маленькой комнате за зашторенными окнами стали для них вечностью и придали Ивару еще больше сил для борьбы с врагом. Отправляясь на передовую, он знал, что защищает не только родину, но и свою любовь. Для Ивара свидание с любимой не могли заменить никакие награды. Лишь только долг защитника Отечества, был пока сильней этого нахлынувшего на него человеческого чувства любви, заставляя его, вернутся в расположение части и стрелять в врага. Прощание на вокзале было недолгим. Ивар помахал Дайне с подножки вагона, который, медленно набирая ход, направлялся к линии фронта, которая с каждым месяцем становилась все ближе к Риге. Артиллерийские раскаты уже не давали спокойно спать горожанам. Вся зима 1916 года прошла без особых изменений на фронте. В противостоянии двух империй не отмечалось, каких либо сдвигов к усилению на Западном фронте. Чувствовалось, что боевой дух кайзеровской Германии и Российской империи уже выдохся и держится лишь на патриотизме солдат и офицеров. Из-за ухудшения поставок провианта и боеприпасов, в русской армии началось проявляться паническое настроение, обостряемое большевистской пропагандой, которое давало немцам моральное преимущество при наступательных операциях. Чем больше рубежей, российская армия сдавала германцам, тем больше паники вносили эти известия в жизнь жителей Риги. Недовольство местного населения, подогреваемое политическими лозунгами большевиков, передалось в армию. И хотя в латышских полках было немало революционеров, которые были мобилизованы и направлены в свои национальные войска. Но, пока в частях держалась дисциплина, они не могли развернуть свою пораженческую агитацию и снизить боеспособность латышских полков, ибо стремление стрелков воевать поддерживала вековая ненависть латышей к балтийским немцам, которые были фактическими хозяевами в Латвии еще со времен завоевания Прибалтики рыцарями Ордена Меченосцев в начале XIII столетия. Именно эта особенность не дала латышским полкам сдать немцам без боя Ригу, хотя среди латышских стрелков все больше разгорался факел назревающей революции. Ивар в течение года несколько раз навещал Дайну и их встречи носили все тот же романтический и страстный характер. Несколько раз он пытался заводить с девушкой разговоры о своих революционных взглядах и пытался объяснить ей важность грядущих событий. Но она очень холодно и с недоверием воспринимала его убеждения и пыталась убедить его не ввязываться в политику. После того, как он приехал с красным бантом в петлице кителя, в их отношениях образовалась трещина. - Ваши большевики хотят поражения в войне, и отдать Латвию немцам. Неужели ты не понимаешь, что это предательство?- пыталась отстаивать свое мнение Дайна, - ты стал совсем другим человеком. Не тем, которого я полюбила. Девушка, склонив голову, заплакала. Ивар попытался обнять ее,- Милая, дорогая. Я люблю тебя больше всего на свете, но разве ты не понимаешь, что именно от большевиков зависит будущее нас и Латвии, - Скершкан обнял ее, но она сбросила его руки. И хотя мысли этих близких людей в отношении к революции кардинально отличались, все же чувства и любовь были сильней. Они засыпали и просыпались, крепко обнимая друг друга. Февральская революция не только свела воинскую дисциплину на нет, но и сбила стрелков с национального пути, и они сразу качнулись влево на сторону большевиков. А после издания пресловутого “Приказа за № 1” и введения в армии института политических комиссаров, стрелки нацепили на гимнастерки красные банты и перестали подчиняться офицерам, как это произошло и в российской армии. Этим приказом в армии отменялся ритуал отдания чести, титулование офицеров и единоначалие. Солдаты и офицеры уравнивались в правах на питание, проезд и голос на военном совете, где решение принималось триумвиратом: командир, комиссар и выборные делегаты от солдат и матросов. И все чаще на приказ вступить в бой, солдаты устраивали митинги и требовали его отмену ввиду возможных потерь. Армия была полностью деморализована. И все больше солдат дезертировав из частей и прихватив оружие, разбредалось по стране. Латышские подпольные коммунисты, возглавляемые О. Лацисом, А. Фельдманисом и К. Петерсоном, принялись за организацию в латышских частях коммунистических ячеек и вербовкой в коммунистическую партию новых членов. Ивар Скершкан, рекомендованный большевиками Антоном Озолсом и Арсением Черкашиным, как храбрый и идейно подкованный солдат, тоже вступил в РСДРП(б). За последние несколько месяцев он полностью проникся идеями революции и построения нового свободного государства, хозяевами в котором станут простые рабочие и крестьяне. Не прошли для него стороной и былые разговоры с большевиком Игнатьевым в депо Режицы. Вроде все было понятным и простым, оставалось только взять власть в руки большевикам. Несколько раз к Ивару на линию фронта приезжала Дайна. Они находили приют и уединение в крестьянских хуторах, жители которых покинули свой дом. Ивар, затопив печь, пытался создать уют в этом лишенном тепла жизни доме. Он видел, как менялось лицо Дайны, когда она видела собиравшихся под красными транспарантами латышских стрелков и внимавших словам большевистских агитаторов. Они все больше говорили на русском языке, лишь иногда, чувствуя недостаток слов, переходили на родной латышский язык. Национальная идея удалялась вместе с латышской речью, заменяясь идеей мирового масштаба. Российская империя, рухнув, раздавила сложенные в исторической последовательности маленькие национальные надежды составляющих ее народов, перемешав их в осевшем пепле интернационализма. В такие минуты Ивар был готов бросить все и отвезти девушку в такое место, где не было красных бантов, лозунгов и войны. Но, что мог сделать он, простой латгальский парень, попавший в мясорубку политики, став винтиком правового дела коммунизма. Они прощались на перроне, и он чувствовал, как вместе с приходом новой жизни уходит из души что-то родное и важное. И сохранить их вместе не было никакой возможности. Свободная и независимая Латвия была целью для многих латышских стрелков, которые все больше и больше проникались ленинскими идеями переустройства мира. Если к марту 1917 г. в латышских бригадах насчитывалось всего 80 партийных коммунистов, то к июню того же года их число достигло 1800. Вступили в партию и некоторые латышские офицеры, что не наблюдалось в русских частях. Уже с первых же дней революции большевики повели интенсивную пропаганду за прекращение войны и за, неподчинение офицерам и командованию. Каждый солдат почувствовал свою роль в происходящих событиях и стремился внести свою лепту, не подчиняясь некогда беспрекословным командам офицеров. Теперь уже стрелков не прельщала обещанная автономия, ибо это обещание было связано с продолжением войны до победного конца, а большевики предлагали немедленный мир без аннексий и контрибуций, немедленный дележ помещичьих земель, ликвидацию “буржуев” и общее благо, и все это... без всякой войны, сразу в социалистический рай. Эта идея была настолько близка большинству латышских стрелков, что противостоять ей не мог никто. В мае 1917 г., в державшей фронт в Южной Латвии 12-ой армии, в которую входили латышские стрелковые бригады, был организован эсеровский ИСКОСОЛ-12 и ИСКОМОФ, а параллельно с ними латышские части возглавил ИСКОЛАТСТРЕЛ (Исполнительный Комитет Латышских Стрелков). В его президиум вошли латышские коммунисты К. Петерсонс, Р. Барда и Я. Тимерманис. Однако13 марта 1917 г, на 1-ом Съезде делегатов латышских полков в г. Волмаре, вопреки протесту коммунистов, была принята резолюция продолжать войну с Германией до победного конца; но уже на 2-ом Съезде в Риге, 27 марта, в котором приняло участие 190 делегатов, из них 14 офицеров, большинством в 10 голосов, хотя и было внесено постановление поддерживать Временное Правительство и держать фронт, но уже с оговоркой: наступательных действий не предпринимать, а стремиться к миру без аннексий и контрибуций. Таким образом, беспартийные и эсеровские делегаты пытались, было пойти на некоторый компромисс с большевиками. Но такой компромисс латышским большевистским делегатам Грицманису и Петерсону пришелся не по душе и уже на следующий день, 28 марта, ИСКОЛАТСТРЕЛ резолюцию Съезда 27 марта отклонил и потребовал лишить доверия и отстранить от латышской политической деятельности членов Государственной думы Я, Гольдманиса и Я. Залитиса. Так что метод не признавать постановлений, принимаемых большинством голосов, которым коммунисты пользовались свыше 70 лет, был применен латышскими коммунистами еще в марте 1917 г. в Риге. Последнее письмо, которое пришло от Дайны очень сильно взволновало Ивара. -Милый Ивар, ты уже давно стал таким далеким и холодным. Во все м виновата эта война и твои большевики, которые своими пустыми речами затмили твои глаза и закрыли уши. Нам всегда вместе было очень хорошо, а сейчас, когда я поняла, что у нас будет ребенок, мне стало просто понятно, что жить здесь будет невозможно. Оставаться в этом ужасе дальше, я больше не могу. Я написала моей тете в Швецию и она с удовольствием готова принять нас, пока ситуация в Латвии не нормализуется и не придет в мирное русло. Это необходимо нам и нашему ребенку. Ивар, я умоляю тебя, бросить все и уехать со мной отсюда, ради нашего счастья. Пароход отходит в это воскресенье в восемь вечера . Я жду тебя. Твоя Дайна. Ивар несколько раз прочитал письмо. В его душе происходила борьба. Но, как он мог, бросив оружие и товарищей, смешавшись с толпой беженцев, покинуть родину. Родину, которую ждало великое будущее и свобода. В своем ответном письме он умолял Дайну не делать глупостей и не спешить с отъездом. Особенно он интересовался ее уверенностью в беременности и просил не волноваться. Душа наполнилась тревогой и сомнениями. Он не знал, что делать, ведь для него, молодого парня, все это было так неожиданно. От тягостных мыслей его оторвал подбежавший Зигурт,- Ивар, мы тебя ждем на митинге. Сейчас будет выступать товарищ Вацетис. Ивар, засунув недописанное письмо в карман шинели, пошел к толпе собравшихся возле конюшни латышских стрелков. Весной 1917 года ИСКОЛАТСТРЕЛ под лозунгом “Вся власть Советам” провозгласил свержение “буржуазного правительства”. В своем постановление новый орган власти сообщил о немедленном прекращении войны и проведении на фронте братания с немецкими солдатами. Это было не лишено основания, ведь в кайзеровской армии тоже зрели идеи революции, которые, по мнению большевиков не сегодня-завтра поднимут пролетариат Германии и прекратят войну за интересы своих капиталистов и фабрикантов, что, конечно, было очередной большевистской ложью. С этого времени латышские стрелки окончательно и бесповоротно перешли на сторону большевиков. Главными инициаторами подобной пропаганды выступили П. Стучка и Я. Данишевскис, которые давно имели неограниченный авторитет в латышских полках, как воплотители национальной идеи. Петр Стучка после своей речи подошел к стрелкам Усть - Двинского полка и побеседовал лично с каждым бойцом, отвечая на волнующие их вопросы. Ивар запомнил его доброе и умное лицо, когда он крепко пожимал его руку. После этой встречи мнение Ивара и других стрелков в отношении к большевикам стало непоколебимым. Только через неделю Ивару удалось попасть в Ригу, когда он вместе с несколькими делегатами был отправлен на конференцию ИСКОЛАТСТРЕЛа. После окончания мероприятия, Ивар прибежал к дому Дайны, но ее дома не оказалось. В полной растерянности Ивар постучал в дверь старухи, которая сдавала комнату девушке, и поинтересовался о ней. Открыв через минуту после настойчивых звонков дверь, хозяйка сообщила, что постоялица съехала несколько дней назад, даже не заплатив за прошлый месяц. Ивар в расстроенных чувствах отправился в центр города, чтобы перекусить и выпить пива в кафе. Совершенно случайно, в очереди выстроившейся в хлебный магазин, он увидел знакомое лицо. Это была Марина, подруга Дайны. -Марина, здравствуй,- Ивар тронул за плечо девушку и она, обернувшись, тут же узнала его. - Свейки, Ивар!- она протянула ему руку и улыбнулась,- ты откуда здесь? - Только что с фронта. А ты с Валерой видишься?- спросил Ивар из вежливости. - Он уже полгода, как в Питер уехал, а писем от него нет. Забыл свою Марину красный латышский стрелок,- с усмешкой произнесла девушка. -Марина, а ты не знаешь где Дайна?- с нескрываемой тревогой спросил у нее Ивар. - Можешь не искать свою принцессу, она с немцем, управляющим фабрики, уехала в Германию, Так и сказала, что ни на кого надежды нет, уезжаю с Людвигом. И правильно сделала. На ее месте любая не отказалась бы. Очень приличный и обеспеченный мужчина, не в пример нашим пуйкам. Ивар остолбенел, услышав слова Марины, которая продолжала болтать о неустроенности жизни и непостоянстве мужчин. До него постепенно начала доходить суть услышанного,- Дайна бросила его и уехала в Германию с Людвигом. А как же ее слова о любви, ребенок? Неужели все было ложью? Он брел по улицам Риги, низко опустив голову и натыкаясь на людей. Сердце Ивара наполнилось болью, которое сделало его камнем. Известие об отказе латышских стрелков держать фронт, и их переход на сторону агента Германии Ленина было воспринято большинством латышей как измена и предательство своей родины. Национально настроенные латышские офицеры начали покидать свои полки, ибо считали позором и бессмыслием оставаться в войсках, отказывающихся не только воевать за свою землю, но проводящих организованное братание со своим вековым врагом, уже хозяйничающим на латышской земле в Курляндии. Как известно, “братание” было организовано Лениным и его коммунистической партией, для дезорганизации руководством в армии и ослабления власти. Когда стало известно о готовящемся в марте германцами наступлении, ИСКОЛАТСТРЕЛ делегировал шесть человек, в число которых попал и Скершкан, для организации братания с немцами и предотвращению кровопролития. Делегация вышла, когда еще не начало светать. Между враждующими окопами было несколько верст нейтральной полосы. Выйдя из блиндажа и подняв на палке белый флаг, делегация направилась к немецким позициям. Всю дорогу шли молча, и только увидев впереди германские укрепления, один из латышских стрелков произнес,- Как бы не начали стрелять. - Что за глупости говоришь, они такие же, как и мы, рабочие и крестьяне. В своих стрелять не посмеют. И прекратите эти паникерские разговоры, - прервал его комиссар Залиньш. Проваливаясь по колено в мокрый снег, они все ближе продвигались к немцам. - Halt! Wer da? (Стой! Кто там?),- прозвучал голос из окопа. Залиньш замахал, приготовленным заранее белым платком. - Abwarten! (Подождите!),- закричал он,- Мы хотим с вами поговорить! Спустя пять минут показались немецкие солдаты в шлемах с высокими макушками. Из окопа вышел германский офицер и приблизившись к парламентерам спросил: - Friedenskameraden, nicht war? (Вестники мира, не так ли?) - Jawohl, Kamerad! (Так точно, товарищ!),- услужливо ответил Залиньш. Он неплохо говорил по-немецки. - Подходите по одному с поднятыми руками! Вы без оружия?- поинтересовался немец. Увидев, что неприятель выполняет его команды и показывает, что оружия у них нет,- офицер произнес одобрительно,- Очень приятно встретиться с вами на мирном пути. Кто вы - солдаты или офицеры? Залиньш опять взял инициативу на себя,- Мы представители солдатского комитета и наши товарищи послали нас сказать вам, что мы хотим прекратить войну. Мы больше не хотим кровопролития. Эта война нужна была царю, а не народу. - Хорошо, очень хорошо,- заулыбался немец. Подошли еще несколько офицеров, среди которых выделялся один, по-видимому, высокого чина. Он начал дружественно хлопать латышских делегатов по плечу и очень быстро говорить по-немецки, из чего Ивар понял, что он очень рад, что у нас быстро продвигается революция и мы не хотим продолжения войны. Потом он сделал приглашающий жест и всех парламентеров провели в теплый и просторный блиндаж. Усадив всех за стол и поставив перед каждым кружку горячего кофе и белый хлеб, немцы внимательно уставились на стрелков, по-видимому, желая точнее узнать цель их визита. Опасаясь, что они могут оказаться обычными дезертирами, которых, как уже случалось ранее, приходилось немедленно расстреливать. Довольствия на рты предателей неприятеля германское командование не предусматривало. Во всем должен быть порядок. -Мы пришли к вам, чтобы заключить дружбу и мир, - начал разговор Залиньш, после того как пригубил ароматный напиток. Старший офицер вскинул бровь и произнес с удивлением,- Так почему же вы не принуждаете свое правительство к заключению мира?- и, закурив сигарету, добавил,- Мы, немцы, с радостью прекратим воевать, если вы захотите заключить мир. Не хотите ли еще кофе? Сахара, к сожалению, нет. Сами понимаете - война. Залиньш отодвинув кружку с недопитым кофе, отрицательно покачал головой и продолжил свою речь,- Мирные условия наше правительство уже давно передало вашему правительству. Но ваш кайзер отказался заключить мир, он стремится завоевать нашу землю. Помогите нам и потребуйте от своего кайзера заключение мира. Ведь мы смогли заставить нашего царя отречься от престола и создать демократическое правительство, которое не стремится к войне и агрессии. - Это не в наших силах, - категорически закачал головой немец. Мир могут заключить только там наверху,- он указал пальцем вверх. Все время молчавший до этого Ивар вмешался в разговор,- берите пример с нас. Откажитесь выполнять приказы кайзера и расходитесь по домам. Это будет лучше для всех. - Нет, так не пойдет!- ответил немец с усмешкой,- У нас революции не будет, потому что наш народ хорошо дисциплинирован и любит свое правительство. Но мир нужно заключить. Это будет хорошим делом, - и он с любезностью выложил перед стрелками пачку сигарет,- закуривайте, господа. Залиньш демонстративно поднялся из-за стола и произнес,- надеюсь, что благоразумие будет сопутствовать вашему правительству и солдатам. Эта война не нужна никому. Попрощавшись за руку с офицерами, переговорщики вышли из блиндажа и побрели к своим позициям, оставляя за собой глубокую колею следов. Смотревший им вслед полковник Штродт насмешливо произнес стоявшему рядом с ним офицеру,- Эти русские сами перегрызут друг друга. И мы без всякого сопротивления дойдем до самой Сибири. Бросив недокуренную сигарету в сугроб, он развернулся и пошел в тепло блиндажа. Напрасно командиры латышских полков, награжденные орденами Святого Георгия, и все боевые офицеры пытались образумить своих подчиненных и вернуть полкам дисциплину - ответом стрелковых комитетов были аресты и изгнания из своих частей офицеров. Когда 23 мая в Ригу прибыл Керенский, и все находящиеся в городе воинские части построились его встречать на площади Эспланада, то ИСКОЛАТСТРЕЛ отказался выделить латышский полк для его встречи. Напротив, его руководство разослало группы стрелков для проведения агитации на улицах и в парках Риги за немедленное прекращение войны с Германией, за свержение буржуазного Временного правительства и поднятие пролетарской революции. К этому времени стрелки уже успели выбросить свои латышские национальные знамена, как ненужный хлам, и демонстративно маршировали по улицам с красными флагами. Многие рижане провожали их насмешливыми выкриками,- Маршировать с красными тряпками веселее, чем воевать... Предатели! Пашпуйки! Переход около 50.000 стрелков на сторону большевиков обнажал правый фланг 12-ой армии, державший северный фронт. Рига оставалась беззащитной и могла быть захваченной немцами без больших усилий. Обеспокоенное создавшимся положением верховное командование послало в Ригу еще не деморализованные полки и корниловские батальоны смерти. Эти батальоны были сформированы из старых фронтовиков, объявивших, что они будут биться с немцами до победного конца. 12 августа, за десять дней до падения Риги, в предместье города, на Московском форштадте произошла кровавая стычка между корниловцами и латышскими стрелками третьего Курляндского полка. Причиной столкновения была расклейка на стенах домов плакатов с большевистскими лозунгами о прекращении войны, о пролетарской революции, о “свободе, равенстве и братстве”. Разъяренные корниловцы стали срывать плакаты, чему воспротивились стрелки. Начавшиеся сразу в нескольких местах драки, скоро перешли в настоящее сражение, во время которого, были пущены в ход винтовки и ручные гранаты. Десятки убитых и раненых остались лежать на мостовых. Это стало первым боем в еще предстоящих кровавых схватках между латышскими стрелками и белогвардейцами. Маховик революции с каждым днем набирал обороты, втягивая в водоворот событий все большие массы людей и требуя новых жертв и крови, символом которой стал красный бант. После падения Риги, 22 августа, на Северном фронте прекратились всякие военные действия, потому что германское командование было уверено, что уже больше ничто не удержит русские войска от полной деморализации и обещанная Лениным пролетарская революция в России - вопрос короткого времени и, следовательно, нет нужды тратить людей и снаряды. В начале октября, готовясь свергнуть Временное правительство, ЦК большевистской партии отдал распоряжение ИСКОЛАТСТРЕЛУ захватить главные города Лифляндии. Выполняя приказ Ленина, части латышских стрелков разогнали неподдающиеся большевистской агитации гарнизоны, арестовали офицеров и “контрреволюционные” элементы. Во всех населенных пунктах была установлена советская власть, а также взяты под контроль все железнодорожные узлы, чтобы не допустить переброску с фронта в Петроград верные правительству Керенского войска. Эта преданность идеалам революции была отмечена и когда начала создаваться Красная армия, то Ленин распорядился сохранить все латышские полки, в то время как русские части подлежали расформированию. Судьба забрасывала Ивара Скершкана все глубже в водоворот революции и все дальше от родного дома. Глава 8 Ивар пришел в себя, когда почувствовал, как его бьет по щекам сильная рука склонившегося над ним человека. Через силу, открыв глаза, он увидел стоявшего над ним Сашу Когана. На лестничной клетке было тесно от набившихся туда людей. Слышался гул голосов и шарканье ног. Где-то рядом блеснула вспышка фотокамеры. Он увидел, как положили на носилки тело человека в матросском бушлате и понесли вниз по лестнице. Его рука с синей татуировкой, свешивалась вниз и мешала санитарам нести тело, цепляясь одеревеневшими пальцами за ступени. Голова страшно болела, а во рту чувствовался вкус крови. Левый глаз затек и почти ничего не видел. Коган, обхватив его за плечи, попытался поднять на ноги и прислонить к стене. -Ты не ранен? Стоять можешь,- заботливо поинтересовался Сашка. -Все нормально, нормально,- прошептал одними губами Ивар. Постепенно он начал приходить в себя и вспоминать картину произошедших событий. Прошло всего несколько минут с момента перестрелки, а казалось, что минула вечность. Убедившись, что Скершкан не ранен, двое незнакомых чекистов в черных кожаных куртках, взяв его под руки, молча проводили до стоявшей внизу машины. Они подъехали к зданию петроградского ЧеКа, и прошли мимо стоявшего часового внутрь. Рыжая девица в белом халате промыла Ивару спиртом раны и перебинтовала голову. Затем он сел на скамейку и обхватив голову руками, беззвучно заплакал. Он только сейчас понял, что чудом избежал смерти. Почему его не убили также как и Сергея. Перед глазами проплыло худощавое лицо полковника Попова с острым хищным носом, прищуренным взглядом и тонкими усиками. От мрачных мыслей его отвлек стук в дверь. В медпункт вошел один из сопровождавших его сюда чекистов,- Люся, ну как он живой?- и, не дождавшись ответа, произнес,- Скершкан, следуй за мной. Тебя ждут. Пропуская вперед Ивара, он подмигнул рыжей девице, которая возле накрытого белой простынею стола, раскладывала в металлическом лотке медицинский инвентарь. В ответ на его неуклюжие ухаживания, она лишь презрительно хмыкнула,- ступай, ступай, Жбан, а то натоптал грязи своими сапожищами. Они поднялись на четвертый этаж и, пройдя длинным коридором, остановились возле двери одного из кабинетов, на которой висела табличка " тов. Михайлов В.Г.". Сопровождавший его Жбан постучал в нее костяшками кулака и, услышав утвердительный ответ, аккуратно приоткрыл массивную деревянную дверь. Засунув в кабинет свою вихрастую голову, он отрапортовал туда: " товарищ, Михайлов, ваше распоряжение выполнено, Скершкана доставил!". Затем он подтолкнул Ивара к открытой двери,- давай, хлопчик, живей проходи,- а сам остался в коридоре. Ивар медленно переступил порог прокуренного помещения, которое хорошо освещалось висевшей высоко над головой бронзовой люстрой. В самом центре просторного кабинета стоял массивный письменный стол. В дальнем углу, возле зашторенного окна расположился обитый черной кожей диван, похожий как близнец на тот, что стоял в его кабинете. На стене висела подробная карта города и картина с изображением березовой рощи. Вдоль противоположной стены выстроился ряд стульев, по-видимому, здесь проводились совещания. Навстречу Ивару поднялся невысокий коренастый мужчина, одетый в черную кожаную куртку и перетянутый портупеей, в нем сразу угадывалась военная выправка. На его широком, гладко выбритом лице играла приветливая улыбка, а взгляд небольших темных глаз пронизывал гостя насквозь. - Как вы себя чувствуете Ивар Петерсович?- поинтересовался он, протягивая руку, - я смотрю, вам тоже досталось в передряге. А ведь кому как не нам, боевому авангарду партии, первыми идти в бой с врагами революции, - он сделал паузу, и улыбка растворилась с его лица,- Да, очень жаль, что погибли наши лучшие люди. Они были настоящими героями. И погибли они не зря. Поэтому, наш святой долг отомстить за них, верно Скершкан? Сильная широкая рука сдавила ладонь Ивара, и он понял, что за дружеским видом и приветливыми словами скрывается человек с непреклонным характером и железной волей. -Так точно, товарищ Михайлов, мы непременно найдем эту "контру" и уничтожим,- Ивар смотрел ему глаза и пытался выдержать его испытывающий взгляд. - Ладно, присаживайся,- пододвинул он ему стул,- называй меня Василий Григорьевич. Нам надо с тобой очень серьезно поговорить. Я являюсь уполномоченным представителем Реввоенсовета в Особом отделе ЧеКа занимающегося внутренними расследованиями по выявлению в наших рядах шпионов и предателей. И поверь мне, я их выявил не мало, но это только капля в море. Работа еще предстоит огромная. Василий Григорьевич уселся на стол и закинул нога за ногу. -Закуривай,- достал он из кармана галифе пачку папирос,- разговор нам предстоит долгий и трудный, ведь речь пойдет о наших погибших товарищах. Ивар отрицательно покачал головой,- спасибо, я не курю,- давайте сразу к делу. -Ну и правильно, что не куришь,- чиркая спичкой, ответил Михайлов,- рассказывай и очень подробно, как все произошло. Ивар, пытаясь не пропустить ни малейшей детали начал описывать все подробности этой ночи, которые произошли на Лафетной улице. Когда он рассказывал о гибели Сергея Мешковского, то к глазам опять подкатили слезы. Он хорошо знал этого всегда улыбающегося и жизнерадостного балагура и не мог поверить, что его больше не стало. Михайлов налил из графина стакан воды и протянул Ивару. Сделав несколько больших глотков, он опять смог взять себя в руки и продолжить рассказ. Все это время начальник Особого отдела внимательно слушал, покачиваясь корпусом и прикуривая одну папиросу за другой. Когда Ивар дошел до места, когда к его голове приставили револьвер, и замолчал, он поднялся на ноги и, заложив руки за спину, в задумчивости несколько раз обошел вокруг стола. Наконец он остановился и встал напротив Скершкана,- ты понимаешь, что, оставшись в живых, становишься первым подозреваемым в пособничестве и предательстве. У тебя, просто не было шансов выжить. Зачем Попову оставлять живых свидетелей, а тем более чекистов. Он матери родной не пожалеет. На его счету десятки убийств и терактов. Так, что вот такая получается головоломка, юноша. - Я не предатель! Неужели вы думаете, что я мог поступить так с Сергеем и Янкой?- Ивар вскочил на ноги, но, почувствовав, как закружилась голова и накатила слабость, обмякнув, вновь опустился на стул. - Прежде, чем вызвать тебя сюда, я внимательно изучил твое личное дело и характеристики,- задумчиво произнес Михайлов,- и вот, что еще важно. Мы нашли на лестнице револьвер, в котором перекосило патрон. Судя по всему, это обстоятельство и спасло тебе жизнь. У них не было времени перезарядить оружие, а поэтому Попов тебя просто оглушил рукояткой револьвера. Так что, пока против тебя обвинений не выдвигается. Ивар почувствовал, как невыносимая усталость накатывает на него, но он продолжал внимательно слушать. - На сегодня наша основная задача - это любой ценой изобличить предателя, который предупредил заговорщиков о готовящейся операции. Из всех нас только, погибший Сергей Мешковский знал о сходке офицеров от своего осведомителя. Он общался с ним лично, и никто не знал его имени. Этой ночью он позвонил Мешковскому и сообщил адрес проведения конспиративной встречи, а сразу после этого вы выехали на задержание. Все должно было пройти гладко и без жертв, тем более в группе были самые опытные сотрудники. Нам уже почти удалось подобраться к голове этой организации,- Василий Григорьевич в сердцах хлопнул ладонью по столу так, что перевернулся стакан,- кроме вас четверых никто не знал о предстоящей операции, да и времени прошло от звонка совсем мало. Так что предатель есть. Я чувствую, он затаился рядом. И он сделал своими сильными руками жест, как будто сворачивает предателю шею. -Я видел этого осведомителя и запомнил его лицо,- Ивар встрепенулся, отгоняя нахлынувшую головную боль,- может это как-то поможет? - Это уже бесполезно,- разочаровано ответил Михайлов,- его труп нашли рядом с домом, где встречались заговорщики. Нож в сердце. Заметают следы. Его личность установили, да и записки Сергея помогли разъяснить ситуацию. Бывший учитель географии, вступил в партию "эсеров" в марте 1917 года, активных действий не предпринимал, а занимался по поручению руководства распространением агитационных материалов и прокламаций. В дальнейшем переметнулся в "Союз Защиты Родины и Свободы". Неприятный, трусливый и продажный тип. Мешковский на одной из "малин" поймал его в постели с беспризорными мальчишками лет десяти, которых тот покупал за конфеты. Старый извращенец! Но, тем не менее, его информация была полезной. Жаль, что его так рано раскрыли. Его прервал стук в дверь. На пороге появилась пожилая женщина в темно-лиловом платье, с наброшенным поверх него шерстяным платком. В руках она держала поднос с двумя стаканами крепко заваренного чая. - Спасибо Клавдия Михайловна. Чай нам сейчас кстати,- расплылся в улыбке Василий Григорьевич. Она поставила на стол стаканы в металлических подстаканниках и маленькую сахарницу со щипчиками. - Василий Григорьевич,- обратилась она к хозяину кабинета с нарочитым упреком,- вы себя совсем не бережете, все работаете, работаете, а поесть забываете. Нельзя так! - Непременно поем. Вот, закончу с товарищем и сразу в столовую. Вы как на счет перекусить Ивар Петерсович? Ивар неопределенно пожал плечами. Есть ему совсем не хотелось. Михайлов пододвинул Ивару горячий чай, в который щипчиками кинул несколько кусочков сахара. Несколько минут они молчали, наслаждаясь ароматным напитком. Так вот,- отставив недопитый стакан, прервал молчание Михайлов,- сегодня отдыхайте, лечитесь, а с завтрашнего дня вы переходите непосредственно в мое подчинение. Работы предстоит много. Всего доброго, поправляйся! Выйдя от Михайлова, Ивар направился в столовую, которая располагалась на первом этаже. Хотелось увидеть Аниту. На лестнице он поздоровался с несколькими сотрудниками, которые, зная о погибших товарищах, сочувственно пожали ему руку. Но Аниты на месте не оказалось. Сидя за столом над тарелкой с кашей, он наблюдал, как двое чекистов заносят на кухню мешки и коробки с продуктами. Вопрос обеспечения продовольствием личного состава ВЧК был решен лично Дзержинским путем реквизиции его у буржуазии и крестьян. Попросту говоря простым грабежом. Но ведь тяжелая и опасная круглосуточная работа кадров ВЧК требовала полноценного питания, которое нельзя было получить на установленные нормы продовольственных карточек. Не дождавшись Аниты, Скершкан вышел на Дворцовую площадь и, взяв извозчика, отправился на Лиговку, где он занимал маленькую комнату в экспроприированной ЧК квартире. Никогда большевики не чувствовали, что их положение так шатко, как в летние месяцы 1918 года. В городах и деревнях, где была установлена Советская власть, постоянно прокатывались забастовки рабочих и бунты крестьян недовольных политикой большевиков. Для подавления недовольства народных масс правительство Ленина бросило лучшие отряды чекистов и воинских частей, которые жестоко, путем расстрелов и грабежей мирного населения наводили революционный порядок и восстанавливали Власть Советов. Особенно остро стал вопрос по снабжению продовольствием городов, где находилась новая власть и самый надежный ее союзник - пролетариат. В этой связи Народный комиссар по продовольствию Лев Троцкий заявил: " Хочу с полной ответственностью заявить, что речь идет о войне. Только с оружием в руках можно получить хлеб. Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб. Да здравствует гражданская война!" К началу лета 1918 года правительство большевиков приняло решение, обозначившее начало нового периода, исторически называемого "военным коммунизмом". Декретом ВЦИК и СовНарКомом Народный комиссариат продовольствия был наделен чрезвычайными полномочиями "по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими". Наркомпроду была поручена реквизиция продовольственных товаров на селе, и с этой целью была организованы "продовольственные отряды". Абсолютное большинство бойцов этих подразделений составляли безработные рабочие Петрограда, которые, пытаясь выжить и прокормить свои семьи, рьяно исполняли свои обязанности, выгребая из крестьянских кладовых последнее зерно и мясо. В помощь им, из числа сельской бедноты были созданы "комбеды" (комитеты бедноты), которые на местах проводили реквизицию продуктов у своих односельчан. В этих бесчинствах комбедов порой главную роль играли личные взаимоотношения, которые выливались в сведения счетов со своими земляками, лишая их последнего куска хлеба и скотины. Во главе продовольственных отрядов назначались командиры из числа латышских стрелков, которые могли поддерживать в них дисциплину и безоговорочно выполнять приказы правительства Советов. Все возмущения крестьян против грабежей и насильственной мобилизации выливались в бунты, и вооруженное сопротивление, которые беспощадно подавлялись особыми отрядами чека, без раздумий стреляющих в беззащитных людей. В ответ на возрастающее недовольство народных масс большевистскому режиму, Ленин и Дзержинский отправили в местные органы ЧК и партийные комитеты телеграммы с требованием принять "профилактические меры" для предупреждения попыток восстания. Как предложил Дзержинский: "самая действенная мера - это взятие заложников среди буржуазии, а также арест и заключение их в концентрационных лагерях. Поэтому необходимо в каждой хлебной волости брать 25-30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков". В случае не выполнения крестьянами требования властей по добровольной сдаче хлеба или сопротивлению их представителям, заложники немедленно расстреливались. Помимо системы заложников большевики применили летом 1918 года другой репрессивный инструмент - концентрационные лагеря. Для примера стоит привести телеграмму Ленина в Пензенский губисполком: "Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев, а сомнительных элементов запереть в концентрационный лагерь вне города". Заключение в эти лагеря не требовало судебной процедуры и осуществлялось как административная мера в отношении "сомнительных элементов". Концентрационные лагеря для военнопленных существовали во время войны, как в России, так и в других воюющих государствах, но концлагеря для гражданских лиц было изобретением Ленина и его соратников. М.Лацис, главный помощник Дзержинского утверждал в своих выступлениях что: "Капиталистические войны имеют свои писаные законы, но у гражданской войны законы свои. Надо не только разгромить действующие вражеские силы, но и показать, что кто бы ни поднял меч против существующего классового строя, от меча и погибнет. По таким правилам действовала буржуазия в гражданских войнах, которые она вела против пролетариата. Мы еще недостаточно усвоили эти правила. Они убивают нас сотнями и тысячами. Мы казним их по одному, после долгих обсуждений перед комиссиями и судами. В гражданской войне нет места для суда над врагами. Это смертельная схватка. Если не убьешь ты - убьют тебя. И если ты не хочешь быть убитым, убей сам!". Такими демагогическими рассуждениями большевики выписывали себе индульгенцию на кровавое подавление любого недовольства и инакомыслия. Петроград не стал исключением в начавшейся повсеместно волне саботажей и забастовок гегемона революции, недовольного ухудшением экономической ситуации и безработицей. Ведь рабочим было обещано большевиками, что они, став хозяевами фабрик и заводов, сразу попадут в экономический рай, где не будет эксплуатации и нищеты. Все петроградское ЧеКа уже неделю работало в авральном режиме. Люди валились с ног от усталости, проводя круглосуточные аресты и допросы зачинщиков и участников саботажа на заводах и верфях города. Ивар Скершкан вместе с другими чекистами был отправлен на разгон митинга возле Обуховского завода. Перед входом завода собралась огромная толпа людей. Взобравшись на трибуну, какой-то человек выкрикивал лозунги, которым с одобрением вторили массы окруживших его людей. Кто-то прикатил несколько бочек спирта, и возле них выстроилась живая очередь. Над головами людей развивались транспаранты - "Свободы и хлеба". Люди, поддавшись стадному чувству и осознавая свою силу, желали немедленного выполнения своих требований от ленинского правительства. Большевистских агитаторов и "сознательных рабочих", пытавшихся убедить народ разойтись по домам или вернуться на завод, оттеснили в сторону. И вся эта возбужденная ораторами и алкоголем толпа, распевая песни, двинулась вперед по направлению к Смольному. Скершкан и остальные сотрудники внимательно наблюдали происходящее, отмечая для себя подозрительных личностей и контрреволюционных агитаторов. Они должны были быть арестованы в первую очередь. Для подкрепления в район Смольного стянули надежные воинские части, задача которых была любым путем пресечь антиправительственное выступление. Возле стоявшей в переулке бронемашины, открыв капот, возились несколько человек в промасленных телогрейках. Тощий красноармеец в выцветшей гимнастерке подавал в открытый люк тяжелый ящик с пулеметными лентами. Угрожающе уставились в небо спаренные стволы пулеметов на его башне. Все было готово для предотвращения антиправительственных беспорядков. Власть должна была показать свою силу, иначе страна вверглась бы хаос. Ивар вжался в нишу дома, пропуская движущуюся массу людей. В какой-то момент в толпе мелькнуло до боли знакомое лицо - острый нос, маленькие прищуренные глаза и усики. -Попов!- екнуло в груди. На долю секунды их взгляды пересеклись, и Ивар бросился за ним, протискиваясь сквозь толпу идущих людей. На какой-то миг, столкнувшись с тучной женщиной, он потерял его из виду, а когда добрался до места, где находился Попов, того простыл и след. Он продолжал двигаться в ту сторону, вглядываясь в лица людей, пытаясь отыскать в этой массе убийцу товарищей. Проходивший мимо рабочий с грубым лицом, мощной фигурой, одетый в спецовку с закатанными рукавами грубо толкнул Ивара,- куда прешь, гнида? Скершкан еле удержался на ногах и среди толкающих его людей совсем потерял направление, в котором скрылся заговорщик. Люди шли и шли, толкая его локтями и осыпая бранью. Наконец, эта людская лавина закончилась, давая возможность перевести дух и оглядеться по сторонам, выискивая глазами фигуру врага: -Я не мог ошибиться. Это точно был он. На всю жизнь запомню его профиль. Не мог же он сквозь землю провалиться! Такой шанс упустить. Теперь эта сволочь затаится, он же тоже меня узнал. И знает, что я за ним сквозь стены пойду. Ивар медленно двинулся по середине улицы вслед за прошедшей колонной людей, всматриваясь в переулки и ниши домов. Рука непроизвольно потянулась во внутренний карман пиджака, нащупывая рукоятку нагана. Внезапно его мысли прервали громкие крики толпы, заглушаемые винтовочными выстрелами. Голова колонны, повернув влево, уперлась в баррикаду, выстроенную из грузовиков и сложенных мешков с песком. Несколько десятков вооруженных винтовками красноармейцев и чекистов укрывшись за ней, заняли боевую позицию, готовых в любой момент по команде открыть огонь. Навстречу двигавшейся колонне вышел Петер Вайварс и, подняв вверх руку с револьвером громким голосом, обращаясь к толпе, приказал остановиться. Его требование потонуло в гуле голосов и гневных выкриков. Никто не подумал отступать. Он выстрелил несколько раз в воздух из револьвера. Передняя шеренга замешкалась, но задние ряды, не разобравшись в случившейся заминке, продолжала напирать. Неожиданно прозвучал пистолетный выстрел, и Вайварс, схватившись за голову, упал на землю, растаптываемый ногами сотен людей. Толпа продолжала двигаться и вплотную уперлась в выстроенное заграждение, принявшись раскачивать грузовики и расчищать путь от мешков с песком. И тогда раздались первые выстрелы. Вскочивший на баррикаду молодой матросик с лихо заломленной на затылок бескозырке на мгновенье остановился и с удивлением рассматривал выступившую на тельняшке кровь. На его лице еще сохранялось удивление и непонимание, когда ноги его подкосились, и он как подкошенный рухнул на грязную мостовую. Где-то рядом истошно закричала женщина, раздались стоны и крики раненных людей, отборная брань. Прозвучал еще один винтовочный залп. Красноармейцы, вскинув винтовки, целились в толпу, которая еще минуту назад была готова растерзать любого, кто встал бы на ее пути. Люди, еще недавно шагавшие плечом к плечу объединенные одной целью в требованиях работы и хлеба, бросились наутек, спасаясь от смерти. В панике и толчее люди сбивали друг друга, затаптывая ногами, пытаясь укрыться от пуль в парадных и дворах. Через минуту улица опустела. На мостовой оставалось лежать несколько неподвижных человеческих тел, возле стены дома катался по земле от боли раненный в живот подросток. Плачущий навзрыд ребенок склонился возле лежавшей на спине женщины, пытаясь поднять ее за безжизненную руку. Это был апофеоз большевистской справедливости и исчерпывающий ответ тем, кто еще надеялся на благоприятный исход революции. Несколько чекистов склонились над телом лежавшего в луже крови Петера Вайварса. Капли начавшегося дождя сползали по его бледному лбу и ручейком сливались в лужицу крови, делая ее все больше и больше. Слезы катились по щекам взрослых мужчин, когда они, подняв тело товарища, бережно положили его в кузов грузовика. Ивар еле успел прижаться к стене дома, пропуская мимо себя бегущих в панике людей. Стоило лишь зазеваться, как несущаяся лавина моментально сбила бы с ног и затоптала насмерть. Искать в этом столпотворении Попова, уже не имело смысла и Ивар, когда толпа понемногу рассеялась, осторожно двинулся к своим. Протиснувшись сквозь спины красноармейцев, он подошел вплотную к грузовику, уже заранее сердцем чувствуя беду, и увидел в кузове неподвижное тело Вайварса. Слезы сами накатились на глаза и он, не стесняясь их, плакал от так неожиданно постигшей его потери такого близкого человека. Кто-то положил ему руку на плечо и, подняв глаза, он увидел Михайлова. - Он погиб как настоящий большевик. Пытался остановить людей и не допустить кровопролития. В него стрелял провокатор. Слишком много потерь. Враги не могут смириться, они хотят задушить революцию. Не важно, анархисты, эсеры или другая мразь, но все они, объединившись, пытаются, поссорив нас с рабочими и крестьянами уничтожить молодое советское государство. Борьба предстоит еще долгая и беспощадная. Или они нас или мы их. Ивар снял с головы кепку, обнажив свежий шрам, который был хорошо заметен через коротко остриженные волосы. -Я отомщу за него. За Сергея, за Янку, за всех наших товарищей,- он смахнул рукавом слезу, и его лицо стало суровым и решительным. Взяв парня за плечи, Михайлов отвел его в сторону, чтобы не слышали посторонние: " Это правильно, Скершкан! Нам еще много предстоит сделать и это лишь начало большого пути для построения справедливого общества. Тебе представилась прекрасная возможность стать его защитником, строителем и гражданином". Он достал из кармана пачку папирос и подкурил от спички. Выдохнув из себя густой табачный дым, продолжил разговор: - Ну, а теперь о главном. Как продвигается расследование. Кто-то есть на примете,- голос Михайлова стал тише, а взгляд стал цепким и холодным. - Мне кажется, что я сегодня видел Попова. Нет, это точно был он. Я попытался до него добраться, но все это,... в общем, я его упустил,- Ивар от досады сжал кулаки. - Не надо себя винить. Ты взял его след, и он никуда не денется. Тем более, что смерть Петерса, возможно его рук дело. Это станет ясным после экспертизы. Такие люди, свое проверенное оружие не меняют. Это не уголовники. Они отошли в сторону от суетившихся красноармейцев, убирающих с улицы трупы и разбирающих баррикаду. - Я надеюсь на тебя,- Михайлов протянул свою широкую ладонь Ивару. Петерса Вайварса хоронили на следующий день. С утра начал моросить холодный дождь, и свежая могила наполнилась мутной, неуютной жижей. После произнесенных торжественных речей, фанерный гроб, обитый красным сукном, четверо красноармейцев на веревках опустили в могилу. Вайварса провожали в последний путь его боевые товарищи - чекисты. Поговаривали, что приедет Лацис. Его жена и дочь Анита, одетые во все черное, рыдая, первыми бросили на крышку гроба по горсти влажной глины. Ивар так и не решился подойти к ней, а она как будто сторонилась его. После того как над холмиком могилы водрузили постамент с пятиконечной звездой и прозвучали залпы прощального салюта, люди медленно разбрелись по своим делам, оставив жену и дочь наедине со своим горем. Супруга Вайварса, встала на колени возле свежей могилы и, причитая на латышском языке, громко зарыдала. Некогда такое милое и веселое лицо Аниты было застывшим, словно горе сделало его каменным и безразличным. Она стояла как изваяние, устремив взгляд в одну точку не моргая совершенно сухими глазами. Постояв немного в стороне, Скершкан вышел на кладбищенскую аллею, над которой нависали листья акаций, и постепенно ускоряя шаг, направился к выходу. Когда он выходил через центральные ворота, навстречу прошел молодой мужчина, который, увидев Ивара, опустил вниз лицо и глубже надвинул фуражку, прикрываясь от ветра. Какая-то тревога проскочила в груди Скершкана при виде этого человека, но внезапно послышался звонок вагоновожатого. Ивар, забыв о прохожем, набегу успел вскочить в отходивший вагон трамвая. Глава 9 Руководство петроградского ЧК вечером созвало экстренное совещание по вопросам текущего момента. Перед сотрудниками с пламенной речью выступил Моисей Урицкий, который призвал чекистов усилить борьбу с контрреволюцией, пресечением саботажей и ужесточением политических репрессий. Взгляд оратора остановился на Скершкане, который случайно оказался в первом ряду. Зная о вспыльчивом характере Урицкого, рядовые сотрудники предпочитали места в глубине зала, поэтому опоздавшие на совещание, могли рассчитывать на лучшие места в первых рядах. Налив в стакан из графина воды, и сделав несколько маленьких глотков, он рукой указал на Ивара: -Вот, что лично Вам мешает эффективней бороться с контрреволюцией? Время не хватает, информации? Или просто либеральничаете, ищите доказательства? Смешно и стыдно! Враги не будут цацкаться! По всей стране мятежи эсеров, анархистов, белогвардейцев, недобитого офицерья... Страна в кольце врагов. Но самый страшный враг затаился внутри. Он так и ждет момент, чтобы задушить молодую республику. Не должно быть никакой пощады и проволочек! Моисей Соломонович поднял вверх толстую книгу в синем переплете, которую ему подал сидевший рядом Петерс. - Вот, для вас руководство к действию! Это телефонный справочник города. Здесь указаны все адреса наших врагов - чиновники, офицеры, полицаи, все бывшие адепты царизма. Зал одобрительно загудел. Затем на трибуну поднялся товарищ Петерс: - Товарищи чекисты, необходимо любой ценой раздавить массовым террором гидру контрреволюции! Пусть враги рабочего класса знают, что каждый задержанный с оружием в руках будет расстрелян на месте, что каждый, кто осмелится на малейшую пропаганду против советской власти, будет немедленно арестован и заключен в концентрационный лагерь! Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные правые эсеры должны быть немедленно арестованы. При малейших попытках сопротивления должен применяться массовый расстрел. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора! Раздались громкие аплодисменты. После окончания собрания, в кабинет к Ивару зашел Михайлов. У него было усталое, осунувшееся от недосыпания лицо, но взгляд был жестким и сосредоточенным. -Как придвигается расследование, что-нибудь выяснил? Ивар поднялся со стула,- Здравствуйте, товарищ член Реввоенсовета! - Садись! Докладывай, что узнал? - Получается интересная вещь, товарищ Михайлов. Время совсем немного прошло с момента получения информации до нашего приезда на Лафетный. Это всего около часа времени. Предатель, чтобы успеть предупредить сообщников, должен был сразу же выехать и быстрей нас добраться до места. Правильно? Я проверил, кто выходил из здания в этот промежуток времени. Всего несколько человек, но они не имеют отношения к нашему отделу и информацию об аресте знать не могли. - Могли - не могли! А если они были связными и передали секретную информацию от крота,- задал встречный вопрос Василий Григорьевич. - Я допросил их. У всех полное алиби. Водитель Дюжев ремонтировал автомобиль - есть много свидетелей. Александров и Силиньш с ордером отправились на арест учителя Штраубе. Это в другом конце города. И через два часа они его доставили в камеру. Если бы дело было днем, то проверить всех было бы невозможно - слишком много народа. А так,... Правда,... еще товарищ Вайварс выходил из здания, но он... вы же знаете... - Знаю, Скершкан, знаю.... Гибнут самые лучшие люди. Завтра прибудет пополнение по разнарядке Реввоенсовета. Познакомишься, в курс дела введешь. Готовить кадры надо, а время нет. Ну, давай работай, латышонок. Он развернулся и, скрипя хромовыми сапогами, скрылся за дверью. Ивар опять склонился над кипой бумаг. Перед ним лежали личные дела арестованных за день людей: Вакс Яков Иосифович, 1873 г.р. - статский советник, Бланк Хаим Борисович, 1866 г.р. - управляющий мануфактурой, Пименов Апполинарий Аристархович, 1873 г.р. - купец, Шлосс Генриетта Фридриховна 1859 г.р. - ростовщица, Рубен Яков Давидович, 1862 г.р. - управляющий банка, Трубецкой Андрей Адамович, 1885 г.р. - штабс-капитан, Ляпишева Софья Алексеевна, 1899 г.р. - мещанка... Следователь чека машинально перебирал листочки бумаги с фамилиями людей. За каждым из них стоял человек со своей жизнью, мечтами, надеждами, желаниями... Каждый из них надеялся, что все обойдется - разберутся и отпустят. Но у красного террора были свои планы. Убивать людей в масштабах государства тоже не легкая работенка. Ивар знал это не понаслышке. В этой процедуре много проблем. Весь механизм должен быть тщательно отработан, каждый винтик обязан хорошо знать свое дело. Не должен человек до последней секунды догадаться, что его ведут на расстрел. Не нужна эта показуха простым людям. Вывел арестованного в коридор, пока он ничего не понял и в затылок пулю - бах! Так проще всем. Эмоции на работе не нужны. Ко всему со временем привыкаешь. Это только садистам надо, чтобы человек перед смертью мучился, на коленях ползал, чтобы получить от этого удовольствие, насладиться страхом. Хотя и таких хватает. Пусть они и трудятся, хоть здесь с них толк будет. Из головы никак не выходило мельком увиденное на кладбище лицо молодого человека. - Где я его видел?- ломал голову Скершкан, скрипя пером по личным делам, подписывая резолюцию,- Саботажник, контра...применить меры революционного суда... Через некоторое время вошел красноармеец:- Товарищ, Скершкан! Меня прислал товарищ Пауре забрать личные дела арестованных. -Подождите минуту, сейчас,- Ивар подписывал последние бумаги. Собрав в стопку, он передал их в руки курьеру. - Да, а этих людей надо отпустить. Я разобрался - они не виновны. Их арестовали по ошибке. Доложите товарищу Пауре, здесь моя резолюция. Он отдельно положил на стол три листка бумаги с фамилиями подозреваемых в контрреволюции и саботаже. Софья Алексеевна. Она совсем еще девчонка. У нее должны быть серые большие глаза. Красивые и мечтательные, такие же были у Дайны. И она тайно по ночам пишет стихи, мечтает о большой любви. А о чем еще может мечтать молодая барышня. О революции и пошлой матросне?! У Ивара внезапно от нахлынувшей тоски защемило сердце:- Дайна, Дайна! Как я хочу увидеть тебя... А что Софья Ляпишева? Он даже никогда не увидит эту девушку, инженера-путейца и служащего банка, которым одним росчерком пера спасает жизнь. Этих двоих человек он выбрал совершенно случайно. Он знал, что будет дальше. Их по фамилиям вызовут надзиратели, - Выйти вперед! Вы свободны! Остальным оставаться на месте! Счастливцев отделят от толпы, а остальных затолкают в камеры. Но у обезумевших от страха людей появится надежда: "Если этих отпустили, значит разберутся. Выпустят и меня. Я же ни в чем не виноват". Они даже не могли себе представить ужас своего положения. В их квартирах уже орудовали чекисты, проводя экспроприацию всего, что представляло хоть какую-нибудь ценность - золото, деньги, украшения, мебель одежду, картины.... Все это грузилось на грузовики или подводы и отвозилось на территорию спецскладов. В их квартиры, управляющие жилищной комиссии, спешно выписывали ордера на подселение других людей нуждающихся в улучшении условий проживания. Все это выполнялось по-деловому, исполняя решения резолюций и постановлений, отметая любые личные отношения к человеческим судьбам попавших в жернова революции. Нарушив тишину, зазвонил телефон. Ивар спешно поднес к уху тяжелую трубку аппарата. -Говорит Пауре. Товарищ Скершкан, зайдите ко мне. -Слушаюсь, товарищ Пауре! Он догадался, для чего его вызывает начальник следственной комиссии, поэтому придал себе уверенный вид и подготовился к разговору с начальством. Поднявшись по лестнице на третий этаж, Ивар поправил гимнастерку и, постучав, толкнул плечом массивную дверь. -Проходите, Скершкан! Пауре стоял возле окна и внимательно сквозь очки наблюдал за вошедшим к нему сотрудником. -Вызывали, товарищ Пауре? Невысокого роста, с болезненной худобой, редкие светлые волосы, зачесанные назад, бледное лицо, покрытое мелкой сеткой морщин. Во всем облике чувствовался присущий ему аскетизм. Этому, уже не молодому человеку выпала судьба многие годы провести не на курортах, а по ссылкам и тюрьмам. Чахотка следовала за ним повсюду. От проницательного взгляда его бесцветных глаз нельзя было укрыться, его невозможно было обмануть - он читал по глазам, жестам. Он знал наперед. Привычка конспирации и тюремные навыки не прошли даром - любой человек для него был открытый лист. И он безошибочно разгадал поступок Ивара. Понял, что тот поддался секундной слабости. - Бабу пожалел, дурачок. Так это ерунда - бывает!- он на секунду задумался, вспоминая эпизод своей жизни, про который никто не должен был знать,- но главное, что нет в нем буржуазной гнилости, размышлял старый большевик,- понаблюдать за ним надо, зеленый еще. Закалить надо, натаскать, и еще послужит делу революции. У него еще все впереди. -Проходи,- он жестом указал на стул,- присаживайся. Нависла зловещая тишина, нарушаемая лишь звуком шагов ходящего по кругу кабинета Пауре и тиканьем напольных часов. Наконец он присел, вопрошающе глядя на Ивара, держа в правой руке листки с делами арестованных. -Объясните мне Скершкан, почему вы не применили санкции к этим людям? Вы вообще разбирали их дела? Или вы проявляете малодушие и симпатии к контрреволюционным элементам. Софья Ляпишева - эта дамочка чуть не убила наших сотрудников при задержании. При обыске у нее в сумочке нашли оружие и эсеровские листовки. Ее отец - Ляпишев был расстрелян за участие в мятеже. Кого Вы оправдываете, Скершкан? А этот железнодорожник Флоренский? Он устроил саботаж, отказавшись предоставить вагоны для отправляющихся на фронт красноармейцев. И вы считаете возможным отпустить этих людей? Я отменил ваше постановление в отношении Ляпишевой и Флоренского. А сейчас я жду объяснений от Вас, следователь Скершкан. Ивар покрылся потом от волнения. Он знал, что шутить с ним никто не будет. В случае признания в его действиях преступления - пособничество агентам контрреволюции, его постигнет такая же участь. Никто нянчится с ним, не будет. Наоборот, другим наука. Расстреляют под звук ревущих моторов грузовиков и баста. Он постарался собраться с мыслями и как можно четче произнес: - Товарищ Пауре, в отношении этих людей я принял такое решение с целью установить за ними скрытое наблюдение и выявить их сообщников. Эти люди являются мелкими фигурантами, за которыми стоят настоящие организаторы саботажей и мятежей. С их помощью я надеялся выйти на них. Как личности Ляпишева, Флоренский и Рубен не представляют непосредственной опасности, а, зная их связи можно покончить разом со всей организацией, а также отследить каналы поставки оружия и тайники с припрятанными ценностями. Если Вы и партийное руководство посчитает, что я поступил как пособник врага советской власти, то пусть меня покарает справедливый суд моих товарищей. Ивар встал и замер, ожидая ответа. Капельки холодного пота стекали вокруг носа и, попадая на губы, оставляли после себя солоноватый вкус. Как вкус крови. -Что на меня напало. Зачем я пожалел эту контру,- лихорадочно думал Ивар,- теперь и мне крышка. Этот Пауре ни перед чем не остановится. Для него человек - муха. А как же Дайна, мама, папа, сестра... Оскар Фрицович Пауре молчал, делая вид, что рассматривает лежащие перед ним бумаги. Через минуту, оторвав взгляд от документов, он, блеснув стеклами очков, поднял голову на Ивара, стоявшего перед ним по стойке смирно. - Смело. Надеюсь, что Вы говорите искренне. Иначе, я лично расстрелял бы тебя за предательство. Сухой кашель прервал его речь. Тело Пауре сотрясалось от рвущихся изнутри судорог. Лицо его стало бледным и покрылось потом. Он уткнулся лицом в носовой платок, стараясь преодолеть приступ. Наконец он затих, вытер лицо платком и, отдышавшись, продолжил: - Наследство от царских тюрем, кхе-кхе.... Уже прошло, кхе-кхе.... Но вернемся к нашему разговору. Сейчас не время играть в игрушки и разрабатывать операции. У нас нет столько времени и сил, чтобы играть по их правилам. Мы выдвинули свои условия игры, которые очень просты - кто не с нами, того к стенке! А Рубена мы отпустим и даже извинимся перед ним. Зачем сеять панику, пусть все знают, что мы большевики и есть Закон. Еще мы не набрали силу, чтобы уничтожить всех врагов разом. В этом деле до поры требуется хитрость и терпение. Все равно он никуда не денется, как и другие. Его голос был тихим и ровным. Он говорил с такой уверенностью, которая не терпела возражений и вопросов. -Понятно, товарищ Пауре,- во рту Скершкана все пересохло от страха,- неужели пронесет? Больше никогда не поддамся слабости. Плевать на всех! Говорил же товарищ Дзержинский, что надо быть беспощадным к врагам. Нельзя терять бдительность и поддаваться слабости... - Я распорядился, чтобы арестованную Ляпишеву доставили к Вам для допроса. Вот и выясните - кто она? Невинная гражданка или волчица в овечьей шкуре,- прервал его мысленные терзания Пауре. -Разрешите идти, товарищ Пауре! - Идите Скершкан,- тихо произнес Оскар Фрицович, склоняясь над лежащими перед ним бумагами. Когда закрылась дверь, Пауре закрыл глаза и стиснул зубы от резкой боли в области сердца. Переждав несколько секунд внезапно начавшийся приступ, он достал из нижнего ящика стола пузырек с лекарством. Открутив пробку трясущейся рукой, он накапал его содержимое в стакан с водой и, морщась, выпил до дна. Почувствовав небольшое облегчение, усилием воли не давая боли взять над собой власть, он слабеющей рукой подвинул к себе телефонный аппарат и поднял трубку,- Пауре говорит. Флоренского расстрелять немедленно... Внезапно он судорожно откинулся на спинку стула, непослушные пальцы потянулись к горлу, пытаясь расстегнуть ворот гимнастерки, сдавливающей грудь. Страшная боль пронзила грудь, затуманивая сознание. Оскар Фрицович упал на пол, увлекая за собой телефонный аппарат и рассыпая листы бумаги с неподписанными им документами. Сердце старого большевика перестало биться. Оно слишком устало от борьбы. В дверь постучали,- Товарищ следователь, Ляпишеву для допроса доставили. Заводить?- спросил невысокого роста конвоир, гимнастерку которого перетягивал новый кожаный ремень с тяжелой кобурой. - Да, да, - ответил Ивар, внутренне подготавливаясь к допросу арестованной. По сути, решение он уже принял, но требовалось укрепить свое убеждение этим допросом, развеять сомнения и жалость. Конвоир распахнул дверь шире, и в кабинет вошла невысокая женщина в темном платье. Ее лицо не сразу удалось рассмотреть из-за надвинутой на лоб шляпки. Девушка прошла несколько шагов и в нерешительности остановилась, осматривая помещение. В ее поведении не было страха, напротив чувствовалась внутренняя уверенность и решительность. Ивар не вставая, указал рукой на табурет, стоявший напротив стола,- Присаживайтесь, гражданка Ляпишева. Она медленно подошла к предложенному табурету, на миг остановилась в нерешительности, а потом осторожно присела на него, и, сняв шляпку, вызывающе откинула голову назад. Свет лампы осветил ее лицо, которое оказалось вполне заурядным даже без намека на признаки красоты или утонченности: усыпанное веснушками, худощавое, с выпирающими скулами, тонкая переносица с горбинкой оканчивающаяся немного расширенными воспаленными ноздрями и плотно сжатая полоска бесцветных губ. Дерзкий взгляд маленьких темных глаз с ненавистью уперся в Ивара. Несколько секунд продолжалось молчание - следователь и арестованная изучали друг друга, как бойцы перед схваткой. - Для чего меня сюда привели,- нарушил тишину ее чуть с хрипотцой негромкий голос, - хотите поиздеваться напоследок? - Гражданка Ляпишева, вы признаете себя виновной в контрреволюционной деятельности и вооруженном сопротивлении при аресте?- он попытался говорить как можно спокойней, приготовившись записывать ее ответы. Ивар ожидал слез, оправданий, взывания к жалости и внутренне был готов к такому ходу допроса. Софья Ляпишева изумленно посмотрела следователю в глаза, ее лицо исказилось в гримасе и она начала истерично хохотать, тыча пальцем в Ивара,- вы пытаетесь судить меня? Вы, кучка отребья во главе с маньяком Лениным? Ничтожные ублюдки, кто вам дал право устраивать из страны балаган и убивать людей во имя бредовой идеи коммунизма. Никогда, слышите - никогда, вы не сломите русский народ. Продажные сионисты и их чухонские лакеи! Сдохните, горите в аду... Внезапно женщина вскочила со стула и плюнула в лицо опешившего Ивара, а затем, стремительно перегнувшись через стол, вцепилась в его лицо ногтями, оставляя на щеке глубокие кровоточащие полосы. Перехватив руку, он с силой откинул ее от себя. Потеряв равновесие, она упала на табурет, который, пошатнувшись, упал набок, увлекая за собой тело. Женщина с размаху ударилась головой о деревянный пол, продолжая еще громче изрыгать проклятия. Расцарапанное лицо горело огнем, заливая кровью одежду. Ивар прижал платок к щеке и скривился от боли. Софья Ляпишева лежала на спине. Ее платье задралось вверх, обнажив тонкие ноги и розовое нижнее белье. Ее глаза бешено блестели, пронизывая взглядом. Она даже не попыталась подняться, а наоборот, откинулась на спину и подобрала полы платья, еще больше раскинув ноги, разразившись сумасшедшим хохотом: - Смотри, смотри, иуда... ха-ха-ха..., что, нравится? Скершкан широкими шагами обошел стол и приблизился к развалившейся на полу Ляпишевой. Наклонившись, он попытался за плечи поднять ее, но женщина, извернувшись, ударила его каблуком в ногу и, пятясь, отползла к стене. Маска ненависти исказило ее лицо, и она глубоко дыша, испускала сиплые звуки истеричного смеха. Упершись в стену, она, пристально глядя на Ивара, неожиданно стала разрывать на себе платье: - На, смотри, бери меня. Ты же этого хочешь! Вы всех хотите изнасиловать, всех...Что смотришь? Получай, что хотел... Сквозь разорванное платье стала видна ее небольшая грудь с маленькими розовыми сосками. Ляпишева поднялась на ноги, и медленно, вытянув вперед руки с раздвинутыми пальцами, начала приближаться к Ивару: - Задушу, загрызу ублюдка...аа-а... Не дожидаясь, когда она снова вцепится в него, Ивар ударил ее кулаком в лицо. Голова Ляпишевой откинулась назад, из носа выступили струйки крови, но она устояв на ногах продолжала двигаться вперед. В глазах ее помимо ненависти появилось удивление, переходящее в испуг. Ивар с размаху ударил еще раз в это ненавистное лицо. Она свалилась на спину, ее обнаженное тело выделялось белизной на фоне разорванного платья. Хлынувшая из разбитого носа кровь перепачкало ей лицо. Он в бешенстве начал бить ее ногами по голове, телу, ногам. Она пыталась увернуться от кулаков, прикрываясь руками, но сильные удары настигали цель. Ярость, охватившая Ивара, на мгновение затмила сознание, и он в исступлении избивал свою жертву: - "Контра, падаль, сука..." Она уже не кричала, а лишь стонала от каждого удара. Ивар пришел в себя только когда его оттащили вбежавшие на шум конвоиры. Они с трудом оттянули его от женщины и усадили на стул. Он, тяжело дыша, наблюдал, как двое солдат подняли за плечи и выволокли в двери безжизненное тело. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в голове подобно ударам молота. Он постепенно начал приходить в себя, осознавая ужас произошедшего здесь действа. Продолжение следует.